Мандельштам Осип
«Стихи»

Шумели в первый раз германские дубы, Европа плакала в тенетах, Квадриги черные вставали на дыбы На триумфальных поворотах.

Бывало, голубой в стаканах пунш горит, С широким шумом самовара Подуга рейнская тихонько говорит, Вольнолюбивая гитара.

- Еще волнуются живые голоса О сладкой вольности гражданства ! Но жертвы не хотят слепын небеса: Вернее труд и постоянство.

Все перепуталось, и некому сказать, Что, постепенно холодея, Все перепуталось, и сладко повторять: Россия, Лета, Лорелея. 1917

* * *

Золотистого меда струя из бутылки текла Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела: - Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла, Мы совсем не скучаем, - и через плечо поглядела.

Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни Сторожа и собаки, - идешь, никого не заметишь. Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни. Далеко в шалаше голоса - не поймешь, не ответишь.

После чаю мы вышли в огромный коричневый сад, Как ресницы, на окнах опущены темные шторы. Мимо белых колонн мы пошли посмотреть виноград, Где воздушным стеклом обливаются сонные горы.

Я сказал: виноград, как старинная битва, живет, Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке; В каменистой Тавриде наука Эллады - и вот Золотых десятин благородные, ржавые грядки.

Ну, а в комнате белой, как прялка, стоит тишина, Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала. Помнишь, в греческом доме: любимая всеми жена, Не Елена - другая, - как долго она вышивала ?

Золотое руно, где же ты, золотое руно ? Всю дорогу шумели морские тяжелые волны, И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно, Одиссей возвратился, пространством и временем полный. 1917

Меганом

Еще далеко асфоделей Прозрачно-серая весна. Пока еще на самом деле Шуршит песок, кипит волна. Но здесь душа моя вступает, Как Персефона, в легкий круг, И в царстве мертвых не бывает Прелестных, загорелых рук.