Окуджава Булат
«Автобиографические анекдоты»

- Ну, "Неистов и упрям...", - подсказали снова.

- Нет, - сказал я, - начну-ка с "Последнего троллейбуса"... Все-таки московская тема...

Я стал перебирать струны. Одна фальшивила. Принялся настраивать. Было тихо. Правда, в соседней комнате звенела посуда: там суетились, приводя стол в порядок.

"Когда мне невмочь пересилить беду..." - запел я. Максимов опустил голову. Выпевая, я подумал, что следующей будет "Песенка о Леньке Королеве". Да-да, подумал я, хоть и военная, но все-таки московская.

Я пел и попутно обмозговывал свой небогатый репертуар. И вот конец: "...и боль, что скворчонком стучала в виске, стихает..." - и последний аккорд. Кто-то из своих захлопал. И вдруг из дальнего угла крикнули требовательно:

- Веселую давай!.. "Цыганочку"!..

- "Цыганочку"!.. - загудели гости, и кто-то затянул "Ехал на ярмарку ухарь-купец...".

Я не понимал, что происходит. Стоял, обнимая гитару. Тут ко мне подскочил Максимов, дернул меня за руку и прошипел:

- Пошли отсюда!.. - и повел меня насильно в прихожую. - Давай одевайся! Скорей, скорей!.. Пошли отсюда!..

Мы вышли из квартиры. Ноги у меня были деревянные. Голова гудела.

- Я не хотел тебе говорить, - сказал, кипя, Максимов уже на ночной улице, - когда мы пришли, там, на столике в прихожей, лежал список гостей, и возле твоей фамилии было написано - "гитарист"!

БОЛЬШАЯ ЧЕСТЬ

Самое начало шестидесятых. У меня уже некоторая известность. Крутятся магнитофоны. Появляются в газетах бичующие меня фельетоны. Это еще больше усиливает интерес ко мне. Бурное для меня время, очень значительное. Ведь мною интересуется публика, ну, может быть, и не очень широкая, ну и, конечно, интересуются не столько мною, сколько моими песенками, которые они пересказывают друг другу, напевают, находят в них что-то близкое для себя... Большая честь.

И вот однажды звонит мужчина с завода твердых сплавов, где-то в