Гейне Генрих
«Идеи, Книга Le Grand»

Madame, вы желаете, чтобы я описал наружность маленькой Вероники? Но я не хочу описывать ее. Вас, madame, нельзя заставить читать дольше, чем вам хочется, а я, в свою очередь, имею право писать только то, что хочу. Мне же хочется описать сейчас ту прекрасную руку, которую я поцеловал в предыдущей главе.

Прежде всего я должен сознаться, что не был достоин целовать эту руку. То была прекрасная рука, тонкая, прозрачная, гладкая, мягкая, ароматная, нежная, ласковая... нет, право, мне придется послать в аптеку прикупить на двенадцать грошей эпитетов.

На среднем пальце было надето кольцо с жемчужиной, -- мне никогда не приходилось видеть жемчуг в более жалкой роли, -- на безымянном красовалось кольцо с синей геммой, -- я часами изучал по ней археологию, -- на указательном сверкал бриллиант -- то был талисман; пока я глядел на него, я чувствовал себя счастливым, ибо где был он, был и палец со своими четырьмя товарищами--а всеми пятью пальцами она часто била меня по губам. После этих манипуляций я твердо уверовал в магнетизм. Но била она не больно и только когда я заслуживал того какими-нибудь нечестивыми речами; а побив меня, она тотчас жалела об этом, брала пирожное, разламывала его надвое, давала одну половину мне, а другую -- каштановому псу и, улыбаясь, говорила: "Вы оба

156

живете без религии и потому не можете спастись. Надо вас на этом свете кормить пирожными, раз на небесах для вас не будет накрыт стол". Отчасти она была права,-- в те времена я отличался ярым атеизмом, читал Томаса Пейна, "Systeme de la nature"1, "Вестфальский вестник" и Шлейермахера, растил себе бороду и разум и собирался примкнуть к рационалистам. Но когда прекрасная рука скользила по моему лбу, разум мой смолкал, сладкая мечтательность овладевала мной, мне чудились вновь благочестивые гимны в честь девы Марии и я