Окуджава Булат
«Стихотворения»

прощаться и прощать.

1964

* * *

То падая, то снова нарастая, как маленький кораблик на волне, густую грусть шарманка городская из глубины двора дарила мне.

И вот, уже от слез на волосок, я слышал вдруг, как раздавался четкий свихнувшейся какой-то нотки веселый и счастливый голосок.

Пускай охватывает нас смятеньем несоответствие мехов тугих, но перед наводнением смертельным все хочет жить.

И нету прав других.

Все ухищрения и все уловки не дали ничего взамен любви... ...Сто раз я нажимал курок винтовки, а вылетали только соловьи.

1964

МОЙ КАРАНДАШНЫЙ ПОРТРЕТ

Шуршат, шуршат карандаши за упокой живой души. Шуршат, не нашуршатся, а вскрикнуть не решатся. А у меня горит душа, но что возьмешь с карандаша: он правил не нарушит и душу мне потушит. ...Последний штрих, и вот уже я выполнен в карандаше, мой фас увековечен... Но бушевать мне нечем, и жилка не стучит в висок, хоть белый лоб мой так высок, и я гляжу бесстрастно куда-то все в пространство. Как будет назван тот портрет? "Учитель",

"Каменщик",

"Поэт", "Немой свидетель века"?.. Но мне ли верить в это? Я смертен. Я горю в огне. Он вечен в рамке на стене и премией отмечен... ...да плакать ему

нечем.

1964

* * *

Ярославу Смелякову

В детстве мне встретился как-то кузнечик в дебрях колючек, трав и осок. Прямо с колючек, словно с крылечек, спрыгивал он как танцор на носок, передо мною маячил мгновенье и исчезал иноходцем в траве... Может быть, первое стихотворенье зрело в зеленой его голове. - Намереваюсь! - кричал тот кузнечик. - Может ли быть? - усмехался сверчок. Из-за досок, из щелей, из-за печек крался насмешливый этот басок. Но из-за речек, с лугов отдаленных: - Намереваюсь! - как песня, как гром... Я их встречал, голубых и зеленых. Печка и луг им