Стивенсон Роберт Луис
«Баллады»

Весь день мы тянули шкоты и шли на Северный мыс,

Весь день мы меняли галсы и к Южному вспять неслись.

Весь день мы зазря ладони рвали о мерзлую снасть,

Чтоб не угробить судно да и самим не пропасть.

Мы избегали Южного, где волны ревут меж скал,

И с каждым маневром Северный рывком перед нами вставал.

Мы видели камни, и домики, и взвившийся ввысь прибой,

И пограничного стражника на крыльце с подзорной трубой.

Белей океанской пены крыши мороз белил,

Жарко сияли окна, дым из печей валил,

Доброе красное пламя трещало по всем очагам,

Мы слышали запах обеда, или это казалось нам.

На колокольне радостно гудели колокола —

В церковке нашей служба рождественская была.

Я должен открыть вам, что беды напали на нас с Рождеством

И что дом за домиком стражника был мой отеческий дом.

Я видел родную столовую, где тихий шел разговор,

Блики огня золотили старый знакомый фарфор;

Я видел старенькой мамы серебряные очки

И такие же точно серебряные отца седые виски.

Я знаю, о чем толкуют родители по вечерам,—

О тени дома, о сыне, скитающемся по морям.

Какими простыми и верными казались мне их слова,

Мне, выбиравшему шкоты в светлый день Рождества!

Вспыхнул маяк на мысе, пронзив вечерний туман.

«Отдать все рифы на брамселе!» — скомандовал капитан.

Первый помощник воскликнул: «Но корабль не выдержит, нет!»

«Возможно. А может, и выдержит», — был спокойный ответ.

И вот корабль накренился, и, словно все оценив,

Он точно пошел по ветру в узкий бурный пролив.

День штормовой кончался на склонах зимней земли;

Мы вырвались из залива и под маяком прошли.

И, когда на открытое море нацелился нос корабля,

Все облегченно вздохнули, все, — но только не я.

Я думал в черном порыве раскаянья и тоски,

Что удаляюсь от дома, где стареют мои старики.