Лермонтов Михаил Юрьевич
«Испанцы»

Любить и невозможно?.. но сегодня

Ты мысли переменишь...

(Садится.)

Говорят,

Что женщины должны быть неприступны

Для нашего сословья; что закон велит...

Ужель закон в сей толстой книге

Сильней закона вечного природы?

Безумец тот, кто думал удержать

Ничтожным правилом, постановленьем

Движение природы человека;

Он этим увеличил грех -- и только,

Дал лишний совести укор и между тем

Желание усилил запрещеньем!

Пострижен был насильно я в монахи;

Почти насильно (в пылкой юности

Не можем понимать мы важной пользы);

Пускай, пускай они за все ответят,

Что сделал я; пускай в аду горят

Они... но что такое ад и рай,

Когда металл, в земле открытый, может

Спасти от первого, купить другой?

Не для толпы ль доверчивой, слепой,

Сочинена такая сказка? -- я уверен,

Что проповедники об рае и об аде

Не верят ни в награды рая,

Ни в тяжкие мученья преисподней.

Да, впрочем, добрый смысл велит не верить,

Что души будет вечный жечь огонь;

Что черти за ноги повесят тех,

Которые ни рук, ни ног иметь не будут.

(Берет книгу, перо и бумагу.)

Займусь!

(Кладет.)

Нет, что-то я не в духе!

Кто бы поверил, что в мои лета

Хорошенькой девчонки ожиданье

Могло смущать, тревожить, беспокоить?

Я все не понимаю, для чего

Мне не годится женщину любить;

Как будто бы монах не человек?

(Смотрит на часы.)

Часы бегут -- и с ними время; вечность,

Коль есть она, все ближе к нам, и жизнь,

Как дерево, от путника уходит.

Я жил! 3ачем я жил? -- ужели нужен

Я Богу, чтоб пренебрегать его закон?

Ужели без меня другой бы не нашелся?..

Я жил, чтоб наслаждаться, наслаждался,

Чтоб умереть... умру... а после смерти? Исчезну! -- как же?., да, совсем исчезну...

Но если есть другая жизнь?., нет! нет!

О наслажденье! я твой раб, твой господин!.

(Звонит.)

Слуга входит.

Не позабудь, что я тебе сказал.

Когда подъедут близко удальцы