Маяковский Владимир
«Хорошо !»

какао. В лицо вам,

толще

свиных причуд, круглей

ресторанных блюд, из нищей

нашей

земли

кричу: Я землю

эту

люблю. Можно

забыть,

где и когда пузы растил

и зобы, но землю,

с которой

вдвоем голодал,нельзя

никогда

забыть!

15

Под ухом

самым

лестница ступенек на двести,несут

минуты-вестницы по лестнице

вести. Дни пришли

и топали: -Дожили,

вот вам,нету

топлив брюхам

заводным. Дымом

небесный

лак помутив, до самой трубы,

до носа локомотив стоит

в заносах. Положив

на валенки

цветные заплаты, из ворот,

из железного зёва, снова

шли,

ухватясь за лопаты, все,

кто мобилизован. Вышли

за лес, вместе

взялись. Я ли,

вы ли, откопали,

вырыли. И снова

поезд

катит за снежную

скатерть. Слабеет

тело без ед

и питья, носилки сделали, руки сплетя. Теперь

запевай,

и домой можнода на руки

положено пять

обмороженных. Сегодня

на лестнице,

грязной и тусклой, копались

обывательские

слухи-свиньи. Деникин

подходит

к самой,

к тульской, к пороховой

сердцевине. Обулись обыватели,

по пыли печатают шепотоголосые

кухарочьи хоры. -Будет...

крупичатая!..

пуды непочатые... ручьи-чаи,

сухари,

сахары. Бли-и-и-зко беленькие, береги керенки!Но город

проснулся,

в плакаты кадрованный,это

партия звала:

"Пролетарий, на коня!" И красные

скачут

на юг

эскадроныМамонтова

нагонять. Сегодня

день

вбежал второпях, криком

тишь

порвав, простреленным

легким

часто хрипя, упал

и кончился,

кровав. Кровь

по ступенькам

стекала на пол, стыла

с пылью пополам и снова

на пол

каплями

капала из-под пули

Каплан. Четверолапые

зашагали, визг

шел

шакалий. Салоп

говорит

чуйке, чуйка

салопу: -Заёрзали

длинноносые щуки! Скоро

всех

слопают!А потом

топырили

глаза-тарелины в длинную

фамилий

и званий тропу. Ветер

сдирает

списки расстрелянных, рвет,

закручивает

и пускает в трубу. Лапа

класса

лежит на хищникеЛубянская

лапа

Че-ка. -Замрите, враги!

Отойдите, лишненькие! Обыватели!

Смирно!

У очага!Миллионный

класс

вставал за Ильича против

белого

чудовища клыкастого, и вливалось

в Ленина,

леча, этой воли

лучшее лекарство. Хоронились

обыватели

за кухни,

за пеленки. -Нас не трогайте

мы

цыпленки. Мы только мошки, мы ждем кормежки.