Соколов Саша
«Между собакой и волком»

Вернее, разбирался, но все хуже.

Когда ж мне путь познанья опостыл

И опостынул город неспокойный,

Я сделался охотником простым,

А уж затем заделался запойным,

Со взором просветленным и пустым.

Люблю декабрь, январь, февраль и март,

Апрель и май, июнь, июль и август,

И Деве я всегда сердечно рад,

И Брюмерам, чей розовый наряд

Подчас на ум приводит птицу Аргус.

Теперь зима в саду моем стоит.

Как пустота, забытая в сосуде.

А тот, забытый, на столе стоит.

А стол, забытый, во саду стоит.

Забытом же зимы на белом блюде.

Повой, маэстро, на печной трубе

Рождественское что-нибудь, анданте.

Холодная, с сосулей на губе,

Стоит зима, как вещь в самой себе,

Не замечая, в сущности, ни канта.

Накануне первых звезд

От угара плачу –

Мерзни, мерзни, волчий хвост,

Грейся, хвост собачий.

Дрыхнет Кот у очага

И храпит немного,

Из худого сапога

Вылезает коготь.

Снится этому Коту-

Воркоту Валдая:

Сидят волки на мосту,

И Кот рассуждает:

Если б я Собака был,

Я любил бы Волка,

Ну, а если б волком выл,

По Собаке б только.

Погляжу ли из окна,

Из другого ль гляну –

Вся в снегу стоит сосна

На снегу поляны.

Идут ведьмы на погост,

О своем судача:

Мерзни, мерзни, святый хвост,

Грейся, хвост чертячий.

Все сине. И вся синя

Слюдяная Волга,

Едет Пес по ней в санях,

Погоняя Волка.

Ни рыбы-севрюги в реке не живут,

Ни рыба-хаулиод.

Чего ж я, как рыба-удильщик, тут

Раззявил над прорубью рот.

А ты бы, дядя, домой хромал,

Потехе, как говорится, час –

Зари обремканной бахрома

В Европу завесила васисдас.

Отзынь, Запойный, на три лапти,

Отбрил я себя сам,

Не лепо ли бормотухи хватить

С хлебной слезой пополам.

Кого это там еще Бог дает –

С лампою, на коньках…

Никак Алладин Батрутдинов идет,

Татарина шлет Аллах.

Ну ты и горбатый средь наших равнин,

Хирагра тебя еры,

На кой тебе лампа, чуж-чужанин,

В дремучие эти поры?

Якши, мармышка, поймал ерши?

Проваливай, конек-горбунок,

Ты есть наважденье, хвороба души,

Батрутдинов сто лет как йок.

Упал в промоину, катясь в кино,

И хоть выплыл, да через год:

В карманах чекушка и домино,

И трачен рыбами рот.

Выловили – не припомню числа –

Дед Петр и Павел-дед.

Чекушку распили, забили козла

И вызвали кого след.

Умчался. Право, такой стал плут.

А был –