Тарковский Арcений
«Стихи разных лет»

Штурмовать олимпийские кручи, Нимф искать по лазурным пещерам И гекзаметр без всяких созвучий Предпочесть новомодным размерам?

Географию древнего мира На четверку я помню, как в детстве, И могла бы Алкеева лира У меня оказаться в наследстве.

Надо мной не смеялись матросы. Я читал им:

"О, матерь Ахайя!" Мне дарили они папиросы, По какой-то Ахайе вздыхая.

За гекзаметр в холодном вокзале, Где жила молодая свобода, Мне военные люди давали Черный хлеб двадцать первого года.

Значит, шел я по верной дороге, По кремнистой дороге поэта, И неправда, что Пан козлоногий До меня еще сгинул со света.

Босиком, но в буденновском шлеме, Бедный мальчик в священном дурмане, Верен той же аттической теме, Я блуждал без копейки в кармане.

Ямб затасканный, рифма плохая Только бредни, постылые бредни, И достойней:

"О, матерь Ахайя, Пробудись, я твой лучник последний..."

x x x

Мы шли босые, злые, И, как под снег ракита, Ложилась мать-Россия Под конские копыта.

Стояли мы у стенки, Где холодом тянуло, Выкатывая зенки, Смотрели прямо в дуло.

Кто знает щучье слово, Чтоб из земли солдата Не подымали снова, Убитого когда-то?

КОЛЫБЕЛЬ

Андрею Т.

Она:

Что всю ночь не спишь, прохожий, Что бредешь - не добредешь, Говоришь одно и то же, Спать ребенку не даешь? Кто тебя еще услышит? Что тебе делить со мной? Он, как белый голубь, дышит В колыбели лубяной.

Он:

Вечер приходит, поля голубеют, земля сиротеет. Кто мне поможет воды зачерпнуть из криницы глубокой? Нет у меня ничего, я все растерял по дороге; День провожаю, звезду встречаю. Дай мне напиться.

Она:

Где криница - там водица, А криница на пути. Не могу я дать напиться, От ребенка отойти. Вот он веки опускает, И вечерний млечный хмель Обвивает, омывает И качает колыбель.

Он:

Дверь отвори мне, выйди, возьми у меня