Маяковский Владимир Владимирович
«Облако в штанах»

будто у гостиницы

не попадает зуб н_а_ зуб.

Вошла ты,

резкая, как "нате!",

муча перчатки замш,

сказала;

"Знаете -

я выхожу замуж".

Что ж, выходите,

120 Ничего.

Покреплюсь.

Видите – спокоен как!

Как пульс

покойника.

Помните?

Вы говорили:

"Джек Лондон,

деньги,

любовь,

130 страсть", -

а я одно видел:

вы – Джиоконда,

которую надо украсть!

И украли.

Опять влюбленный выйду в игры,

огнем озаряя бровей з_а_гиб.

Что же!

И в доме, который выгорел,

иногда живут бездомные бродяги!

140 Др_а_зните?

"Меньше, чем у нищего копеек,

у вас изумрудов безумий".

Помните!

Погибла Помпея,

когда раздразнили Везувий!

Эй!

Господа!

Любители

святотатств,

150 преступлений,

боен, -

а самое страшное

видели -

лицо мое,

когда

я

абсолютно спокоен?

И чувствую -

"я"

160 для меня мал_о_.

Кто-то из меня вырывается упряма

Allo!

Кто говорит?

Мама?

Мама!

Ваш сын прекрасно болен!

Мама!

У него пожар сердца.

Скажите сестрам, Люде и Оле, -

170 ему уже некуда деться.

Каждое слово,

даже шутка,

которые изрыгает обгорающим ртом он,

выбрасывается, как голая проститутка

из горящего публичного дома.

Люди нюхают -

запахло жареным!

Нагнали каких-то.

Блестящие!

180 в касках!

Нельзя сапожища!

Скажите пожарным:

на сердце горящее лезут в ласках.

Я сам.

Глаза наслезнённые бочками выкачу.

Дайте о ребра опереться.

Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!

Рухнули.

Не выскочишь из сердца!

190 На лице обгорающем

из трещины губ

обугленный поцелуишко броситься вырос.

Мама!

Петь не могу.

У церковки сердца занимается клирос!

Обгорелые фигурки слов и чисел

из черепа,

как дети из горящего здания.

Так страх

200 схватиться за небо

высил

горящие руки "Лузитании".

Трясущимся людям

в квартирное тихо

стоглазое зарево рвется с пристани.

Крик последний, -

ты хоть

о том, что горю, в столетия выстони!

2

Славьте меня!

210 Я великим не чета.

Я над всем, что сделано,

ставлю "nihil" {*}.

{* "Ничто" (лат.).}

Никогда

ничего не хочу читать.

Книги?

Что книги!

Я раньше думал -

книги делаются так:

пришел поэт,

220 легко разжал уста,

и сразу запел вдохновенный простак -

пожалуйста!

А оказывается -

прежде чем начнет петься,

долго ходят, размозолев от брожения,

и тихо барахтается в тине сердца

глупая вобла воображения.

Пока выкипячивают, рифмами пиликая,

из любвей и соловьев какое-то варево,

230 улица корчится безъязыкая -

ей нечем кричать и разговаривать.

Городов вавилонские башни,

возгордясь, возносим снова,

а бог

города на пашни

рушит,

мешая слово.

Улица м_у_ку молча пёрла.

Крик торчком стоял из глотки.

240 Топорщились, застрявшие поперек горла,

пухлые taxi {*} и костлявые пролетки.

{* такси (франц.).}

Грудь испешеходили.

Чахотки площе.

Город дорогу мраком запер.

И когда -

все-таки! -

выхаркнула давку на площадь,

спихнув наступившую на горло паперть,

думалось:

250 в х_о_рах архангелова хорала

бог, ограбленный, идет карать!

А улица присела и заорала:

"Идемте жрать!"

Гримируют городу Круппы и Круппики

грозящих бровей морщь,

а во