Маяковский Владимир Владимирович
«Облако в штанах»

умерших слов разлагаются трупики,

только два живут, жирея -

"сволочь"

260 и еще какое-то,

кажется – "борщ".

Поэты,

размокшие в плаче и всхлипе,

бросились от улицы, ероша космы:

"Как двумя такими выпеть

и барышню,

и любовь,

и цветочек под росами?"

А за поэтами -

270 уличные тыщи:

студенты,

проститутки,

подрядчики.

Господа!

Остановитесь!

Вы не нищие,

вы не смеете просить подачки!

Нам, здоровенным,

с шагом саженьим,

280 надо не слушать, а рвать их -

их,

присосавшихся бесплатным приложением

к каждой двуспальной кровати

Их ли смиренно просить:

"Помоги мне!"

Молить о гимне,

об оратории!

Мы сами творцы в горящем гимне -

шуме фабрики и лаборатории.

290 Что мне до Фауста,

феерией ракет

скользящего с Мефистофелем в небесном паркете!

Я знаю -

гвоздь у меня в сапоге

кошмарней, чем фантазия у Гете!

Я,

златоустейший,

чье каждое слово

душу новородит,

300 именинит тело,

говорю вам:

мельчайшая пылинка живого

ценнее всего, что я сделаю и сделал!

Слушайте!

Проповедует,

мечась и стеня,

сегодняшнего дня крикогубый Заратустра!

Мы

с лицом, как заспанная простыня,

310 с губами, обвисшими, как люстра,

мы,

каторжане города-лепрозория,

где золото и грязь изъ_я_звили проказу, -

мы чище венецианского лазорья,

морями и солнцами омытого сразу!

Плевать, что нет

у Гомеров и Овидиев

людей, как мы,

от копоти в оспе.

320 Я знаю -

солнце померкло б, увидев

наших душ золотые россыпи!

Жилы и мускулы – молитв верней.

Нам ли вымаливать милостей времени!

Мы -

каждый -

держим в своей пятерне

миров приводные ремни!

Это взвело на Голгофы аудиторий

330 Петрограда, Москвы, Одессы, Киева,

и не было ни одного,

который

не кричал бы:

"Распни,

распни его!"

Но мне -

люди,

и те, что обидели -

вы мне всего дороже и ближе.

340 Видели,

как собака бьющую руку лижет?!

Я,

обсмеянный у сегодняшнего племени,

как длинный

скабрезный анекдот,

вижу идущего через горы времени,

которого не видит никто.

Где глаз людей обрывается куцый,

главой голодных орд,

350 в терновом венце революций

грядет шестнадцатый год.

А я у вас – его предтеча;

я – где боль, везде;

на каждой капле слёзовой течи

р_а_спял себя на кресте.

Уже ничего простить нельзя.

Я выжег души, где нежность растили.

Это труднее, чем взять

тысячу тысяч Бастилии!

360 И когда,

приход его

мятежом оглашая,

выйдете к спасителю -

вам я

душу вытащу,

растопчу,

чтоб большая! -

и окровавленную дам, как знамя.

3

Ах, зачем это,

370 откуда это

в светлое весело

грязных кулачищ замах!

Пришла

и голову отчаянием занавесила

мысль о сумасшедших домах.

И -

как в гибель дредноута

от душащих спазм

бросаются в разинутый люк -

380 сквозь свой

до крика разодранный глаз

лез, обезумев, Бурлюк.

Почти окровавив