Полежаев Александр
«Стихотворения»

И в пародийном "Сашке", и в превосходной кавказской поэме "Эрпели" (которая явно предвосхищает суровый реализм лермонтовского "Валерика"), и я ряде других произведений Полежаев делает смелый шаг навстречу предметной, вещной точности, которая сослужила немалую службу русской поэзии, размывая ее условное, дореалистическое письмо 1810 - 1820-х годов, ее синтаксические и лексические формулы-штампы. В сущности, это были скромные, но уже бесспорные успехи новой, реалистической поэтики, нового взгляда на мир, подготовившего грядущие триумфы русского реализма. Так, общеизвестно влияние Полежаева на Лермонтова. Необходимо лишь добавить к сумме многочисленных полежаевских аллюзий у Лермонтова то, что Печорин "Фаталиста", напряженно размышляющий о соотношении в человеческом поведении свободы и несвободы ("предопределение"), почти дословно воспроизводит, то есть переводит прозой весьма сходные полежаевские мысли из шестой главки трагического "Арестанта". Те или иные нотки Полежаева слышны, впрочем, на всем пространстве русской литературы прошлого века - от "Медного всадника" до кавказской прозы Толстого.

Стендаль писал, что подлинное искусство живет страстями, - поэзия Полежаева полыхает ими. Это - то, что должно остаться с читателем навсегда, то, от чего у него всегда будет перехватывать дыхание.

Вот поразительная "Песнь погибающего пловца", возникшая как бы на руинах других, малоудавшихся "песен" поэта, стилизованных то под традиционный романс, то под "русскую песню", как ее понимали в то время. "Песнь погибающего пловца" по своей трагической мощи - один из наиболее запоминающихся голосов в русской лирике:

I

Вот мрачится

Свод лазурный!

Вот крутится

Вихорь бурный!

Ветр свистит,

Гром гремит,

Море стонет

Путь далек...

Тонет, тонет

Мой челнок!

II

Все чернее

Свод надзвездный,

Все страшнее

Воют бездны.