Крылов Иван Андреевич
«Басни»

И стал Булатом драть в лесу на лапти лыки,

А дома, запросто, лучину им щепать,

То ветви у плетня, то сучья обрубать

Или обтесывать тычины к огороду.

Ну так, что не прошло и году,

Как мой Булат в зубцах и в ржавчине кругом,

И дети ездят уж на нем

Верхом.

Вот еж, в избе под лавкой лежа,

Куда и клинок брошен был,

Однажды так Булату говорил:

«Скажи, на что вся жизнь твоя похожа?

И если про Булат

Так много громкого неложно говорят,

Не стыдно ли тебе щепать лучину,

Или обтесывать тычину,

И, наконец, игрушкой быть ребят?» –

«В руках бы воина врагам я был ужасен, –

Булат отвеютвует, – а здесь мой дар напрасен;

Так, низким лишь трудом я занят здесь в дому.

Но разве я свободен?

Нет, стыдно-то не мне, а стыдно лишь тому,

Кто не умел понять, к чему я годен».

Осел увидел Соловья

И говорит ему: «Послушай-ка, дружище!

Ты, сказывают, петь великий мастерище.

Хотел бы очень я

Сам посудить, твое услышав пенье,

Велико ль подлинно твое уменье?»

Тут Соловей являть свое искусство стал:

Защелкал, засвистал

На тысячу ладов, тянул, переливался;

То нежно он ослабевал

И томной вдалеке свирелью отдавался,

То мелкой дробью вдруг по роще рассыпался.

Внимало все тогда

Любимцу и певцу Авроры [18];

Затихли ветерки, замолкли птичек хоры,

И прилегли стада

Чуть-чуть дыша, пастух им любовался

И только иногда,

Внимая Соловью, пастушке улыбался.

Скончал певец. Осел, уставясь в землю лбом,

«Изрядно, – говорит, – сказать неложно,

Тебя без скуки слушать можно;

А жаль, что незнаком

Ты с нашим петухом;

Еще б ты боле навострился,

Когда бы у него немножко поучился»,

Услыша суд такой, мой бедный Соловей

Вспорхнул – и полетел за тридевять полей.

Избави бог и нас от этаких судей.

Увидя, что топор крестьянин нес,

«Голубчик, – Деревцо сказало молодое, –

Пожалуй, выруби вокруг меня ты лес;

Я не могу расти в покое:

Ни солнца мне не виден свет,

Ни для корней моих простору нет,

Ни ветеркам вокруг меня свободы;

Такие надо мной он сплесть изволил своды!

Когда б не от него расти помеха мне,

Я в год бы сделалось красою сей стране,

И тенью бы моей покрылась вся долина;

А ныне тонко я, почти