Элиот Томас Стернз
«Убийство в соборе»

Мы не вздорные болтуньи, мы знаем, чего нам

ждать и чего не ждать.

Мы знаем унижения и мучения,

Мы знаем надругательства и насилия,

Беззакония и чуму,

Старика без очага зимою

И детей без молока летом,

Плоды трудов наших, отринутые у нас,

И тяжесть грехов наших, низринутую на нас.

Мы видели смерть молодого мельника

И горе девы, распростертой над потоком.

И все же, на наш взгляд, мы при этом жили,

Жили и как бы жили,

Собирая развеянное по ветру,

Собирая хворост,

Сооружая крошечный кров

Для сна, и еды, и питья, и веселья.

Бог никогда не жалел нам надежды, какого-то

смысла, но ныне нас жжет новый ужас, великий,

вселенский, ни спрятаться, ни отвратить, он течет

под ногами и в небе,

Под дверь натекает и по дымоходу, струится нам

в уши, и в рот, и в глаза.

Бог оставляет нас. Бог оставляет нас, больше

безумья и боли, чем смерть и рожденье.

Сладкий и сытный, висит на дремучем ветру

Запах отчаянья;

Все на дремучем ветру вдруг становится зримо:

Мяуканье леопарда, косолапая поступь медведя,

Ведьмины пляски орангутана, голос гиены, ждущей

Веселья, веселья, веселья. Явились Князья

Преисподней сегодня.

Пляшут вокруг нас и лежат возле нас, бьются

и вьются, вися на дремучем ветру.

Архиепископ наш, Томас, спаси нас, спаси нас,

спаси хоть себя - и мы будем тогда спасены.

Иль погуби себя, зная, что все мы погибнуть

должны.

Томас

Теперь мой ясен путь и суть его проста

И дверь для искушений заперта.

Последнее звучало всех подлее:

Творить добро, дурную цель лелея.

Избыток сил в ничтожных прегрешеньях

Лишь на начальных чувствуем ступенях.

Уж тридцать лет тому, как я познал

Пути блаженств, успехов и похвал.

Вкус плоти, вкус ученья, любознайства,

Искусств и знаний пестрое хозяйство,

Как соловей поет, сирень как пахнет,

Уменье фехтовать и разуменье шахмат,

Любовь в саду и пение под лютню

Равно желанны в юности. Но