Слуцкий Борис
«Стихи»

а слова.

Слова, слова.

Он знал одну награду: В том,

чтоб словами своего народа Великое и новое назвать. Есть кони для войны

и для парада. В литературе

тоже есть породы. Поэтому я думаю:

не надо Об этой смерти слишком горевать.

Я не жалею, что его убили. Жалею, что его убили рано. Не в третьей мировой,

а во второй. Рожденный пасть

на скалы океана, Он занесен континентальной пылью И хмуро спит

в своей глуши степной.

x x x

Уменья нет сослаться на болезнь, Таланту нет не оказаться дома. Приходится, перекрестившись, лезть В такую грязь, где не бывать другому.

Как ни посмотришь, сказано умно Ошибок мало, а достоинств много. А с точки зренья господа-то бога?

Господь, он скажет: "Все равно говно!"

Господ не любит умных и ученых, Предпочитает тихих дураков, Не уважает новообращенных И с любопытством чтит еретиков.

ФИЗИКИ И ЛИРИКИ

Что-то физики в почете. Что-то лирики в загоне. Дело не в сухом расчете, Дело в мировом законе.

Значит, что-то не раскрыли Мы,

что следовало нам бы! Значит, слабенькие крылья Наши сладенькие ямбы,

И в пегасовом полете Не взлетают наши кони... То-то физики в почете, То-то лирики в загоне.

Это самоочевидно. Спорить просто бесполезно. Так что даже не обидно, А скорее интересно Наблюдать, как, словно пена, Опадают наши рифмы И величие

степенно Отступает в логарифмы.

x x x

Подумайте, что звали высшей мерой Лет двадцать или двадцать пять подряд. Добро? Любовь? Нет. Свет рассвета серый И звук расстрела. Мы будем мерить выше этой высшей, А мера будет лучше и верней. А для зари, над городом нависшей, Употребленье лучшее найдем.

x x x

Двадцатые годы, когда все были Двадцатилетними, молодыми, Скрылись в хронологическом дыме.

В тридцатые годы все повзрослели Те, которые уцелели.

Потом настали сороковые. Всех уцелевших на фронт послали,

Белы снега над ними постлали.

Кое-кто остался все же, Кое-кто пережил лихолетье.