Гейне Генрих
«Германия»

Мои ощущенья в этот миг

Нельзя передать словами.

Клянусь, я вовеки забыть не смогу

Часы, проведенные с вами.

Я вашим доверием тронут до слез,

И в вашем искреннем вое

Я с удовольствием нахожу

Свидетельство дружбы живое.

Сограждане волки! Вы никогда

Не верили лживым писакам,

Которые нагло трезвонят, что я

Перебежал к собакам,

Что я отступник и принял пост

Советника в стаде бараньем.

Конечно, разбором такой клеветы

Мы заниматься не станем.

Овечья шкура, что я иногда

Надевал, чтоб согреться, на плечи,

Поверьте, не соблазнила меня

Сражаться за счастье овечье.

Я не советник, не овца,

Не пес, боящийся палки,-

Я ваш! И волчий зуб у меня,

И сердце волчьей закалки!

Я тоже волк и буду всегда

По-волчьи выть с волками!

Доверьтесь мне и держитесь, друзья!

Тогда и господь будет с вами".

Без всякой подготовки я

Держал им речи эти.

Кольб, обкорнав слегка, пустил

Их во "Всеобщей газете".

ГЛАВА ХШ

Над Падерборном солнце в тот день

Взошло, сощурясь кисло.

И впрямь, освещенье глупой земли -

Занятье, лишенное смысла.

Едва осветило с одной стороны,

К другой несется поспешно.

Тем временем та успела опять

Покрыться тьмой кромешной.

Сизифу камня не удержать,

А Данаиды напрасно

Льют воду в бочку. И мрак на земле

Рассеять солнце не властно.

Предутренний туман исчез,

И в дымке розоватой

У самой дороги возник предо мной

Муж, на кресте распятый.

Мой скорбный родич, мне грустно до слез

Глядеть на тебя, бедняга!

Грехи людей ты хотел искупить -

Дурак! -- для людского блага.

Плохую шутку сыграли с тобой

Влиятельные персоны.

Кой дьявол тянул тебя рассуждать

Про церковь и законы?

На горе твое, печатный станок

Еще известен не был.

Ты мог бы толстую книгу издать

О том, что относится к небу.

Там все, касающееся земли,

Подвергнул бы цензор изъятые,-

Цензура бы тебя спасла,

Не дав свершиться распятью.

И в проповеди Нагорной ты

Разбушевался не в меру,