Автор неизвестен
«Бюллетень поэзии Manuscriptum»

раскрываю детские объятья

двум моим пригрезившимся братьям.

Я стрелу носила, как ребенка. Острием написанное - тонко, и четыре грани оперенья напевали мне стихотворенье.

Где же лучник? Тот же, но с винтовкой.

Он привычно взял на изготовку,

испугавшись взгляда или слова,

в ту же точку выстрел кинул снова.

Небо потемнело слишком рано. Я переживу и эту рану без упрека, горести и страха. Но стрелок разжалован в монаха.

x x x

Карта сердца. Холмы и равнины. Те, что в этом рельефе повинны, не составят моей половины, удостоившись, разве, трех строк.

Но на самом возвышенном пике, в восхищенном победою крике, в истощенном дорогою лике отражается твой альпеншток.

x x x

Нет смысла искать в перепутьях ветвей какого-то смысла. Там есть воробей, фонарь с концентрическим светом, лист-аскет, не помнящий лета. Там сморщенный праздничный шарик и лист, как горелый сухарик. Кривая причудливо ветка и лист, как павлинья эгретка.

x x x

Он меток был, но сотни стрел его стрелу встречали на лету. Он убегал, почти летел под злобный крик "Ату его, ату!" Беглец упал под лай собак, смирясь с судьбой, как загнанный олень. Его могилой стал овраг, и равнодушно занимался день.

x x x

Огромный город. Я - часть,

частично невидимей многих.

Здесь можно взлететь и упасть,

и снова подняться на ноги.

Песчинка из мелких песчин свой голос едва ли услышу, с пустыней один на один карабкаюсь выше и выше.

А время толпою течет

в воронку часов. Разминулись.

Кто колбы с песком повернет,

чтоб снова песчинки столкнулись?

Как случай такой рассчитать? В песочных часах - миллионы туда и обратно опять струятся песком раскаленным.

Устало упали на дно

и новою жизнью - в стремнину.

Быть может, свиданье дано,

а ты не узнал, мимо, минул...

Я в узкое горло стекла рванусь, замирая в паденье, полет... и устало легла. Терпенье, терпенье, терпенье.

Возможно, что в тысячный раз