Гребенщиков Борис
«Иван и Данило»

Набрал полную грудь воздуха: "А ты, что же, теперь по ночам светиться будешь?"

Иван руку поднял, поглядел на нее, как будто забыл, что у него руки есть, и опять тихонько засмеялся.

"Твоя правда, Данилушко, вот что значит с давними гостями дружбу вести".

А совсем поздно, когда уже все друг другу рассказали, сидят оба, да вдруг:

"Слышишь, Ваня?"

"Тс-с, Данилушко..."

Как будто - женское пение в лесу. И вот именно, что - как будто. То далеко, а то вдруг рядышком; то с этой стороны, то с той, а то сразу ото всюду. А главное - никогда такого еще не было, а голос этот с колыбели знаком. Да что - знаком; не сказать этого вообще, потому что это - Другое. Смотрит Данило, а у Ивана слезы на щеках. Смотрит, а сам не замечает, что встал, и ноги его прямехонько в лес несут. Так бы и пошел, если б Иван его за руку не взял.

Стоят, как дети за руки держатся.

"Вот, Данилушко, и мы до этого дожили".

Неведомо откуда пришло ко мне начало этой истории. Я, как умел, записал всю правду по этому поводу. Теперь картина отдаляется от меня, пора дописать то, что я еще вижу.

В лесу стоит лето. На бревнах, которые таскают Иван и Данило, от жары выступила смола. Бревна постепенно складываются в небольшую, но уютную баню; скоро останется только сочинить крышу да позвать кума Родиона, который большой мастер по печкам. Вот и еще бревно притащили, Данило побежал в избу, должно быть, чайник поставить, а Иван присел на бревно и задумался. Потом поднимает голову и смотрит. А смотрит, надо сказать, в аккурат в то самое место, где бы я стоял, если б глазами это видел, а не словами нащупывал. И такое у него в лице впечатление, будто меня не видит, но знает, что я тут есть. И такие