Мандельштам Осип
«Собрание стихотворений»

И ночь-коршунница несет

Горящий мел и грифель кормит.

С иконоборческой доски

Стереть дневные впечатленья

И, как птенца, стряхнуть с руки

Уже прозрачные виденья!

Плод нарывал. Зрел виноград.

День бушевал, как день бушует.

И в бабки нежная игра,

И в полдень злых овчарок шубы.

Как мусор с ледяных высот -

Изнанка образов зеленых -

Вода голодная течет,

Крутясь, играя, как звереныш.

И как паук ползет ко мне -

Где каждый стык луной обрызган,

На изумленной крутизне

Я слышу грифельные визги.

Ломаю ночь, горящий мел,

Для твердой записи мгновенной.

Меняю шум на пенье стрел,

Меняю строй на стрепет гневный.

Кто я? Не каменщик прямой,

Не кровельщик, не корабельщик,-

Двурушник я, с двойной душой,

Я ночи друг, я дня застрельщик.

Блажен, кто называл кремень

Учеником воды проточной.

Блажен, кто завязал ремень

Подошве гор на твердой почве.

И я теперь учу дневник

Царапин грифельного лета,

Кремня и воздуха язык,

С прослойкой тьмы, с прослойкой света;

И я хочу вложить персты

В кремнистый путь из старой песни,

Как в язву, заключая в стык -

Кремень с водой, с подковой перстень.

1923, 1937

Париж

Язык булыжника мне голубя понятней,

Здесь камни -- голуби, дома -- как голубятни.

И светлым ручейком течет рассказ подков

По звучным мостовым прабабки городов.

Здесь толпы детские -- событий попрошайки,

Парижских воробьев испуганные стайки,

Клевали наскоро крупу свинцовых крох -

Фригийской бабушкой рассыпанный горох.

И в памяти живет плетеная корзинка,

И в воздухе плывет забытая коринка,

И тесные дома -- зубов молочных ряд

На деснах старческих, как близнецы, стоят.

Здесь клички месяцам давали, как котятам,

И молоко и кровь давали нежным львятам;

А подрастут они -- то разве года два

Держалась на плечах большая голова!

Большеголовые там руки подымали

И клятвой на песке, как яблоком, играли...

Мне трудно говорить -- не видел ничего,

Но все-таки скажу: я помню одного,-

Он лапу поднимал, как огненную розу,

И, как ребенок,