Маяковский Владимир Владимирович
«Избранное»

а ковчежище.

Во втором действии

в ковчеге путешествует публика:

тут тебе и самодержавие,

и демократическая республика,

и наконец

за борт,

под меньшевистский вой,

чистых сбросили вниз головой.

В третьем действии показано,

что рабочим

ничего бояться не надо,

даже чертей посреди ада.

В четвертом —

смейтесь гуще! —

показываются райские кущи.

В пятом действии разруха,

разинув необъятный рот,

крушит и жрет.

Хоть мы работали и на голодное брюхо,

но нами

была побеждена разруха.

В шестом действии —

коммуна, —

весь зал,

пой во все глотки!

Смотри во все глаза!

Все готово?

И ад?

И рай?

Из-за сцены.

Г-о-т-о-в-о!

Давай!

Охотник

Эйе!

Эйе!

Рыбак

Горланит.

Дела другого нет —

пальцем землю тыркать.

Охотник

Дырка!

Рыбак

Где дырка?

Охотник

Течет!

Рыбак

Что течет?

Охотник

Земля!

Рыбак

О-о-о-о!

Дело нечистых рук.

Черт!

Пойду предупрежу Полярный круг.

Немец

Гер эскимос!

Гер эскимос!

Страшно спешно!

Пара минут…

Рыбак

Ну?

Немец

Так вот – сегодня сижу я это у себя в ресторане

на Фридрихштрассе.

В окно солнце

так и манит.

День,

как буржуй до революции, ясен.

Публика сидит

и тихо шейдеманит.

Суп съев,

смотрю я на бутылочные эйфели.

Думаю:

за какой мне приняться беф?

Да и приняться мне за беф ли?

Смотрю —

и в горле застрял обед:

что-то неладное с Аллеей Побед.

Каменные Гогенцоллерны,

стоявшие меж ромашками,

вдруг полетели вверх тормашками.

Гул.

На крышу бегу.

Виясь вокруг трактирного остова,

безводный прибой,

суетне вперебой,

бежал,

кварталы захлестывал.

Берлин – тревожного моря бред,

невидимых волн басовые ноты.

И за,

и над,

и под,

и пред —

домов дредноуты!

И прежде чем мыслью раскинуть мог,

от Фоша ли это или от…

Рыбак

Скорей!

Немец

Я весь

до ниточки взмок.

Смотрю —

все сухо,

но льется, и льется, и льет.

И вдруг,

крушенья Помпеи помпезней, картина разверзлась —

с корнем

Берлин был вырван

и вытоплен в бездне,

у мира в расплавленном горне.

Я очнулся на гребне текущих сел.

Я весь свой собрал яхт-клубский опыт, —

и вот

перед вами,

милейший,

все,

что осталось