Кальдерон Педро
«Саламейский алькальд»

Тебя стесняющие узы,

Тогда, сеньор, я не посмею

Тебе сказать мои несчастья

И рассказать мою беду.

Чуть будешь с вольными руками,

Лишенный чести, ты немедля,

Проникнут гневом смертоносным,

Меня убьешь, и я хочу

Тебе сказать сначала повесть

Моих томительных несчастий.

Кpeспо

О, Исабель, постой, помедли,

Не продолжай. Несчастья есть,

Чтобы почувствовать их сердцем,

Нам говорить о них не нужно.

Исабель

Есть многое, о чем ты должен

Узнать, и, как о том скажу,

Твое все сердце возмутится,

И, прежде чем о том услышишь,

Мгновенного захочешь мщенья.

Я вечером вчера была

В тени твоих седин спокойна,

И юность сердцу обещалась,

Когда предатели, что были

До глаз закутаны в плащи,

(Они решили, что сумеет

Их дерзость побороться с честью)

Меня похитили: так точно

Ягненка похищает волк,

Когда сосет он грудь родную.

Тот Капитан, тот гость нечестный,

Что в первый день в наш дом низринул

Раскол предательства и ссор,

Всю смуту низкого коварства,

Меня схватил в толпе он первый,

А между тем другие с тылу

Его согласно, как один,

От нападенья защищали.

Вот этот лес, вот эта чаща

Ему прибежищем служили:

Когда же тирании гнет

Не укрывался в темной чаще?

Была здесь дважды без сознанья,

Когда и голос твой, за мною

Звучавший, оставлял меня.

Слабел он с отдаленьем в ветре

И еле-еле доносился,

И то, в чем раньше смысл был явный,

Не голос был, а только звук,

Рассеянный летучим ветром,

Не голос был, а только эхо,

Лишь слабый отзвук смутной вести.

Так тот, кто слушает рожок,

Когда уходит в отдаленье,

Уж звук растаял, долго слышит

Намек какой-то смутной вести.

И вот предатель, увидав,

Что больше нет за ним погони,

Что мне ни в ком уж нет защиты,

Затем что и луна, сокрывшись

Меж темных туч, заемный свет,

От солнца взятый, погасила,

Опять, и сколько раз, и снова,

Притворными словами начал

Оправдывать свою