Евтушенко Евгений
«Казанский университет»

мудрым богом с поднятым перстом,

а шальным Цыганком кучерявым,

надорвавшимся под крестом.

Но в аду мыловарен, красилен

и в цехах под гуденье станков

пролетарское племя России

зарождается из Цыганков.

И с ухваткою мастерового

примет Пешков тот крест на себя,

и он в люди отдаст свое слово,

на дорогу его осеня:

"Отдаю тебя, слово, в люди,

словно душу и плоть мою.

Отдаю тебя, слово, вьюге,

в руки белые отдаю.

Я ли, слово, тебя не холил

и у сердца не грел своего?

Но выталкиваю на холод,

чтобы ты не боялось его.

Там, за дверью моею, - злоба,

там и слава, как западня,

но ты выросло, мое слово,

и уже проживешь без меня.

Ты не будь перед барами в страхе,

уступать этим харям грешно,

и во прахе или на плахе

ты веди себя хорошо!

Околоточным не поддайся

и с лакеями не кумись.

В морду вмажут - а не продайся,

медом смажут - а не купись!

И, как нового гражданина,

не суля несмышленышу рай,

воспитай, мое слово, сына

и опять его в люди отдай!"

15. ШПИК

Если царь был первый сыщик в государстве,

то каждый желавший сделать карьеру

становился сыщиком, - и канцелярии Российских

университетов фактически превратились в

отделения жандармских управлений.

Из воспоминаний профессора

Н. Н. Фирсова

Пока крамольничали лодыри

эх, на язык бы им типун!

топтал у окон снег до одури

Его Величества топтун.

С глазами песьими, скулежными,

с продрогшим в варежке свистком,

в казенных чесанках с галошами,

он сам крамольничал тайком.

И, с бульбой носа помидорного,

припоминал, страдая, страж

вальяж Матрены Дормидонтовны,

не умещавшийся в трельяж.

Припоминал стерлядку жирную

и самовитого сига,

и политическою жертвою

охранник чувствовал себя.

Ну а зубровочка, рябиновка,

ну а груздочки - каково!

И клял правительство родимое

личарда преданный его.

Он рассуждал, соплю прикусывая,

как будто свисший сталактит:

"Пусть лучше будет революция,

но лишь