Галич Александр
«Генеральная репетиция»

Давид (растерянно). А я не думал... Я ведь совсем... Ну, просто совсем ничего про него не знал! С папой - другое дело - у меня и фотографии его есть, и письма с фронта, и пластинки, на которых записано, как он играл...

Вольф. Где он погиб?

Давид. Он умер в госпитале, в Челябинске. Он был контужен и ранен, и все надеялись, что он останется жив, но он умер... На руках у тети Люды и дяди Вани! (С сердитым смешком.) Мама почему-то считает, что я не могу его помнить! А я его прекрасно помню, прекрасно!

Чернышев (покачал головой). Ну, что ты, братец, сочиняешь?

Давид (неожиданно и мгновенно взрываясь). Я сочиняю, да?! Это мама вас всех уговорила, что я сочиняю, что я маленький, что я ничего не знаю, не помню, не понимаю! А я, между прочим, если хотите знать, все помню, все! Вы думаете, я не помню, как мама с вами советовалась... Не изменить ли мне... Ну, одним словом - не взять ли мне ее фамилию! Вы думаете, я не помню, как тетя Люда прибежала к нам сюда, ночью, и плакала - когда вас исключили из партии?!.

Вольф (взглянул на Чернышева). Ах, вот как?! Было и это?

Чернышев. Все было.

Вольф. Когда?

Чернышев. В пятьдесят втором. За потерю бдительности и политическую близорукость - так было записано в решении.

Вольф ( усмехнулся). Близорукость?! Один профессор-глазник... Мы с ним вместе работали в шахте... Так вот, он рассказывал мне, что бывают случаи, когда ранняя близорукость переходит в позднюю дальнозоркость?..

Снизу, со двора, раздается чей-то истошный крик:

- Дави-и-и-д!..

Давид подбегает к окну, перевешивается через подоконник:

- Чего-о-о?

Несколько секунд продолжается таинственный, главным образом - при помощи жестов, разговор между Давидом и невидимым собеседником во дворе. Наконец, Давид слезает с подоконника.

Давид. Дядя Мейер, вы извините, вы не очень торопитесь?

Вольф. Не очень... А тебе