Кузмин Михаил
«Стихотворения, не вошедшие в прижизненные сборники»

Увижу..." - вдруг и сам дрожит,

И солнце по лицу бежит,

Льет золото на розу губ...

Где мой шатер? Мамврийский дуб?

Я третьего не рассмотрел,

Чтоб возгордится не посмел...

Коль гостя третьего найдешь,

Так с Авраамом будешь схож.

Июль 1923

652

Л. Ракову

Ко мне скорее, Теодор и Конрад!

Душа моя растерзана любовью,

И сам себе кажусь я двойником,

Что по земле скитается напрасно,

Тоскуя о телесной оболочке.

Я не покоя жажду, а любви!

Сомнамбулы сладчайшее безумье,

Да раздробившийся в сверканьях Крейслер,

Да исступленное блаженство дружбы

Теперь водители моей судьбы.

Песок, песок, песок...

Жаркие глыбы гробницы...

Ни облака, ни птицы...

Отбившийся мотылек

В зное недвижном висит...

Все спит...

Как мир знакомый далек!

Шимми и небоскребы

Уплыли: спутники оба

Читают на входе гроба

Непонятное мне заклятье,

Как посвященные братья.

Смерть? обьятья?

Чужое, не мое воображенье

Меня в пустыню эту привело,

Но трепетность застывшего желанья

Взошла из глубины моей души.

Стучало сердце жалкое: откройся,

Мне все равно: таишь обьятья, смерть,

Сокровище царей, богов бессмертье.

Я дольше ждать, ты видишь, не могу.

Фейдт и Гофман улыбнулись,

Двери тихо повернулись.

Сумрак дрогнул, густ и ал,

Словно ветер пробежал...

И выходит...

Игра несоответствий вам мила!

Я вижу не в одежде неофита,

Не в облаченьи древнего Египта,

А в пиджаке последнего покроя,

С высокой пуговицей, узкой тальей,

Давно известного мне человека.

Прямой, как по линейке, узкий галстух,

Косой пробор волос, светлее русых,

Миндалевый разрез апрельских глаз,

Любовным луком вычерчены губы,

И, как намек, саксонский подбородок...

Назад откинут юношеский стан,

Как тетива, прямы и длинны ноги,

Как амулеты, розовые ногти...

На правой, гладко выбритой щеке

Темнеет томно пятнышко Венеры.

Известно все, но золотой туман,

Недвижный и трепещущий, исходит...

Оцепенение, блаженный сон,

И ожидание, любовь, желанье,

Соединилось все, остановившись.

А мотылек усталый опустился

На кончик лакированной ботинки

И белым бантиком лежать остался.

О, золотистая струя рейнвейна!

Все кажется,