«За урожай»

— Условие такое. Чтобы через два-три дня тебя и твоего отродья не было и близко от нашего колхоза.

— Что ты, что ты, Захар Кузьмич, бог с тобой, — в ужасе затрясся Игнат Кошкин, — ведь у меня хозяйство. Куда я пойду на зиму глядя.

— То не моя забота. Раньше думать нужно было об этом. Слово мое окончательно. А хозяйство твое нечестно нажито, сейчас я все понял, — и, видя протестующий жест Игната Кошкина, добавил:

— Ну уж ладно, пользуйся нашей добротой. Давай сдавай быстрее пшеницу-то. А рожь взвесить и обратно на воза.

— В больницу-то ты не поедешь? — обреченно вздохнув, спросил Кошкин.

— Не до больницы тут. Следить буду.

Игнат Кошкин торопливо побежал к возам.

Ночью Кошкины досевали рожь. Было тихо. Кошкин отец и сын торопливо понукали лошадей и шопотом ругались.

На межнике маленькими огоньками попыхивала трубка Захара Кузьмича Звягина и короткая папироска его сына.

А через день Захар Кузьмич Звягин узнал, что Игната Кошкина с сыном арестовали.

В связи с этим долго беседовал Захар Кузьмич со своим младшим сыном Владимиром Звягиным, заслуженным воином Отечественной войны и первым работником в колхозе.

Не стал ругать сына Захар Кузьмич. Не потому, что в первый раз ослушался сын отца. А потому, что чувствовал: неспроста Владимир сообщил куда следует о Кошкиных, стало быть так нужно.

Сам Захар Кузьмич привык, чтобы его слово в семье было законом. А тут, на тебе, ослушался Владимир, — упрятали Кошкиных в надежное место, обезвредили. И вспомнил старый Захар, как в первые дни войны на границе был убит старший — Степан, не забыл, как года через два вернулся к семье инвалидом средний. После войны весь в ранах пришел домой Владимир. Колодочки бесчисленных орденов и медалей пестрели на груди. Без слов отцу было ясно: не терял Володя времени даром на войне. И хотя попрежнему он был тихим,