Олди Генри Лайон
«Смех дракона (сборник)»

– Я приду за тобой, Карши. Ты веришь мне?

– Верю, учитель. Только… Приходите скорее, пожалуйста!

Наконец Симону удалось освободиться. Кажется, еле различимая паутинка все еще тянулась от него к Карши, но это не имело значения. Сознание мага скользнуло в канал, проложенный учеником, спеша вернуться в тело хозяина. Кровавые руны! И кошмар длящегося поединка с Шебубом, в котором Симон едва не достиг Мерцающих Слоев Иммутара – именно в тот момент, когда голос Карши долетел до него. Стоит ли удивляться, что канал так вывернуло! Странно, что у мальчишки вообще получилось. Руны он запомнил верно, но заклинание переврал на треть…

Похоже, старый маг не ошибся в выборе ученика. А Талел, это отродье ехидны и скорпиона! «Какой мальчишка? Нет, не видел. А что?» Умелый лжец! Ведь Симон ничего не заподозрил при разговоре. О, жрец, тысячу раз пожалеешь ты, что солгал Остихаросу Пламенному!

Неладное он почувствовал, уже вернувшись. Словно мерзкий слизень коснулся души – прилипая, присасываясь… Перед глазами возникло знакомое зеркало в ореховой раме. Но в зыбкой глади не отразилось ни Симона, ни Карши. Зазеркалье распахнулось цветком черной асфодели, впуская в спальню пряди гнилостного тумана. Извергаясь из зеркала, дыша миазмами, помрачающими разум, туман взмыл к потолку. Обозначились контуры огромного безгубого рта, вытаращенные глаза жабы, бахрома шевелящихся отростков…

Бесплотный демон-когитат, обитатель слоев Предвечного Мрака, здесь, в тварном мире, вынужден был принять облик. Это делало тварь уязвимой, но не менее опасной. Остихарос чувствовал, как щупальца вкрадчиво, с тошнотворной лаской оплетают его мозг, спеша отыскать средоточия Силы – излюбленного лакомства исчадий древности. Нечто подобное проделывала с магом изо дня в день Черная Вдова. Но хозяйка лабиринтов Шаннурана медлила, растягивая трапезу на долгие месяцы. Она использовала мага, как дойную корову, которую не режут, пока она дает достаточно молока. Когитат же церемониться не станет. Он жадно выпьет все до капли, оставив на полу спальни лишь пустую оболочку – ригийскую