Мистраль Габриэла
«Избранная проза»

Камни, не пожелавшие стать ни могильной плитой, ни фонтаном, дабы к ним не пристало ничто чуждое, потому как однажды они непременно захотят сказать что-то важное на своем языке и совершить какой-то поступок по своей воле.

Камни, онемевшие от того, что их сердце захлестнуто непомерной страстью. Они и с места не двигаются лишь потому, что страшатся потревожить, разбудить свое неистовое, головокружительное ядрышко миндаля.

Перевод Э. Брагинской

Белая сова

Она вся белая в стародавнем головном уборе и лапы у нее янтарного цвета. А клюв -- старая леди Макбет, которую одолевают мрачные мысли.

Сову ужасно раздражает дневной свет: он для нее, что острые осколки горного хрусталя. От этого безбрежного разлива света, от немолчного гомона, который стоит в Парке, ее глаза наливаются кровью, как у разгневанной леди Макбет.

Все, кто приходит сюда, -- говорит она мне, -- не могут понять старую Белую сову с гранатовыми глазами. Они пройдут мимо моей клетки, глянут на меня равнодушно и скорее к этим оголтелым попугаям с острова Борнео. Останься они возле меня подольше, я, несмотря на все мои печали, рассказала бы им кое-что о Ночи. Они даже и не подозревают, что это -- удивительная страна. Ночь, она как плод, в котором семь разных слоев мякоти, а я сумела добраться до ее лилового миндального ядрышка пустоты... Нет, не выразить словом, что такое миндальный орех Ночи. Это он обострил мой слух и сделал совсем мягким мое оперенье. Я слушаю... Я слышу, как растет шерстинка на шее альпаки и как отвердевают рога черного бизона. Я слышу, как пульсирует жилка на твоей шее.

Прикоснись ко мне. Тронь, может поймешь, о чем думает эта тишина. И на исходе ночи, может, сумеешь сложить стихи - такие же нежные, как мой бесшумный полет.

А я не прикоснулась к ней.