Мистраль Габриэла
«Избранная проза»

А финиковая пальма, с гроздьями плодов истемна желтого цвета пустыни! В ее плодах сгустился свет, и пальма роняет их с детской безмятежностью на лицо бедуина, задремавшего в ее тени. Американская пальма достойна быть Божеством индейцев. Стала же финиковая пальма Покровительницей арабов! Наша пальма, будь она богиней, могла бы совершать помазание. Ее руки всегда были бы наполнены маслом, смягчающим раны. Лее бок был бы мучительно насыщен медом, как словом любви, рвущимся с губ.

В последний день своей жизни, человек, исходивший всю Землю, может сказать: "Я видел самые благородные творенья мира, потому что на мое лицо пала однажды тень королевской пальмы и я прикоснулся к ее неподвластной времени шее".

Перевод Э.Брагинской

Магуэй -- американская агава

Магуэй кажется мне испариной земли, ее долгим выдохом. С виду он прост и необработан, как гребень борозды. А создан упорством той силы, что скопилась в его остроконечных листьях.

Я давно воспринимаю растения как выражение чувств самой Земли.

Маргаритки - это ее робкие мечты о безгрешности. Жасмин -- острое желание совершенства. А вот магуэй -- ее стихи об отваге, героические строфы.

Магуэй рождается и живет у самой поверхности земли - щекой к щеке с бороздой. Он не стоит, выпрямившись, как свеча мексиканского кактуса органе, а чуть клонится на бок к невозделанной земле, чтобы согреть ее сыновней любовью.

Нет у магуэя привычного стебля внизу, который одухотворяет любое растение, делая его скорее творением воздуха, нежели земной тверди, и дает ему ту победительную прелесть, какой наделена женщина с длинной шеей. Он весь, как устойчивый прочный бокал, и может вместить в себя всю росу, выпавшую за ночь на равнине.

В волнах зноя не загустевает сочная зелень его листьев и в ней проступает трогательность луговых трав.

А вообще-то магуэй дымчато-лилового цвета, который к ночи наливается