Рильке Райнер Мария
«Часослов»

чем в Бога черный вал,

и Люцифер стал им сосед,

когда сюда бежал.

Князь света, о, ему светло,

_Ничто_ чадит ему,

и вот горит его чело,

себя сжигая всем назло,

вымаливая тьму.

Эпох и сроков дневный бог

он их от сна воздвиг,

они летят к нему под бок,

в смех - Люцифер, и в крик

так он от боли изнемог

вот счастья властный лик.

А время - облетевший бук,

где край листа померк,

блестящих риз шуршащий звук,

когда их Бог отверг,

устав витать - он канул в мрак,

и так уж повелось,

что время не найдет никак

того, кто в суть вещей, Всеблаг,

врос до корней волос.

x x x

Тебя деянье возвестит

и свет перстов земной...

а смысл немного погостит

и рвется в мир иной.

Ведь смысл, он - размышлений плод,

лишь краешек надкусит тот,

кто мыслит до конца.

Но - чудный дар Ты, Твой приход

настигнет беглеца.

Ты вновь безмолвием речист,

не все ль равно - где Ты.

Все записал Евангелист,

забыв, что пуст простор и чист,

но в нем - Твои черты.

Все крепче я в пути моем,

все тверже тропы тьмы.

А коль друг друга не поймем

кто друг для друга мы?

x x x

Как в рубище в предсмертной тишине

царь к постригу готов, отъят от власти

так жизнь моя грозит всегда упасть, и

земель, подвластных мне, сбираю части,

во тьме глубин храня их от напасти:

боль чувств, как царь, повелевает мне.

За них, разрозненных, молиться б: слезно

сверх всякой меры строить так, чтоб грозно

было б: _величие_ и _красота_,

ведь никогда в себе не поздно

исповеданья дух серьезный

воздвигнуть: купол сине-звездный

с незримым золотом креста.

Ведь эти храмы не иное,

как псалмопения канон,

звук утешения, чудное,

почти спасенное земное

пред слух царей и юных жен.

x x x

И Бог велит писать мне