Рильке Райнер Мария
«Часослов»

пространство, сузясь, стиснет клещи,

и жизнь, как руки, затрепещет

и в лес помчит, как свора псов.

Минувшее уйдет вперед,

а в будущее лягут трупы;

тяжелым стуком у ворот

как будто смерть сама грядет

в Тебя колотят, словно в ступу

(проспал петух, уснул восход)...

О Господи, вся ночь - как дом:

повсюду лестницы, ступени,

на переходах стынут тени,

и не уйти, и ждешь в смятенье,

когда забрезжит за окном.

И такова _любая_ ночь,

и так идут они, точь-в-точь,

проснувшиеся, как слепые,

повсюду лестницы крутые,

во тьму вступая.

Молитвы в них живут глухие

и боль тупая.

Но скорбный путь сквозь ночь лишь только

начат.

Ты должен слышать плач - они ведь плачут.

Ищу Тебя затем, что каждый миг

они проходят мимо. Вижу их.

Кого ж искать иначе? Кто велик?

Кто ночь своею теменью затмит?

Единственный, кто без лампады бдит,

не ощущая страха. Он темней,

глубокий, чем я мог бы объяснить.

Деревьями растет Он меж камней

и, может быть,

Он - аромат, струящийся ко мне

из-под земли.

x x x

Предвечный, Ты открылся мне теперь.

Люблю Тебя, как будто мной рожден.

Люблю, как будто Ты - мой старший сын,

покинувший меня, взойдя на трон,

где у подножья мир - как миг один.

А я остался здесь - седой старик,

не понимая больше ничего,

не разумея тех вещей язык,

которым отдал сына своего.

Дрожу, мой Сын, - зайдет Твоя звезда,

Твою судьбу развозят корабли;

вернись ко мне, вернись скорей сюда

со всех концов, со всех морей земли.

Во времени трепещущий, как лист,

порой дрожу от страха: Ты убит.

Но вот приходит весть: евангелист

о вечности Твоей везде трубит.

Пусть я отец - Ты, Сыне, перегнал:

стал, чем я был, и, чем я не был, стал,

и то, чего не смел я, воплотил.

Ты - будущее, Ты девятый вал,

утроба, возвращение; финал...

x x x