Рильке Райнер Мария
«Часослов»

к Тебе припала - ах, Ты не глядишь.

Моей молитвы зреющую тишь

не видишь? - деревом, цветущим к маю.

Ты спишь? - я сон Твой, но не донимаю.

Вольно не спать? - Что ж, я - Твоя же Воля.

И крепок ей. И властвовать я рад,

молчаньем звезд покоясь и глаголя,

объемля времени чудесный град.

x x x

Нет, жизнь моя - не этот час отвесный,

где - видишь Ты - скорей к Тебе спешу.

Я - дерево в пейзаже духа, тесно

сомкнув уста, я - голос бессловесный,

тысячеуст я, и Тобой дышу.

Я - немота между двумя тонами,

они так плохо ладят меду нами:

неверный _тон_ - смертный стон кругом.

Но в темном интервале, временами

Дух говорит.

И вот: горит псалом.

x x x

Когда б ребенком рос я где-нибудь,

где час все тоньше, день все невесомей,

Тебя я праздновал бы в их проеме,

и пальцами Тебя касался чуть,

а не сжимал испуганно - поверь.

Там я бы мог Тебя терять всечасно,

Ты, безоглядное Здесь и Теперь.

Бросать, как мяч,

в волнующий, прекрасный

миг, чтоб другой, вдруг, покорясь минуте,

летел, горяч,

с Тобою падая в веселой жути,

ведь Ты - Суть Сути.

Клинком во тьме Ты б мог сверкнуть, и

золотой

каймой кольца, и будь я

там, замкнул бы Твой

печаткой четкою - огонь,

чтобы рука еще белей была.

Я б начертал Тебя - стена мала!

на небесах - цвети, моя хвала!

Твои, Господь, вершил бы я дела,

титан, колосс: тут пламя, там скала,

а там самум, сжигающий дотла

не так,

иначе все: Тебя нашла

моя печаль...

Друзья все дальше - смех

теряется в саду, везде - щеколды,

а Ты... Ты выпал из гнезда, щегол Ты,

птенец, и клюв свой раскрываешь желтый

мне хуже всех теперь, тоскливей всех

(рука моя огромна, как на грех).

Я