Маяковский Владимир
«Сборники стихотворений»

за примусами баба, все поняв

и все простив. А уже

циркуля письмоносца за новой юбкой

по улицам носятся; раскручивая язык

витиеватой лентой, шепчет

какой-то

охаживаемой Вере:

- Я за положительность

и против инцидентов, которые

вредят

служебной карьере.

Неделя покоя,

но больше

никак не прожить

без мата и синяка.

Неделя

и снова счастья нету, задрались,

едва в пивнушке побыли...

Вот оно

семейное

"перпетуум мобиле".

И вновь

разговоры,

и суд, и "треть" на много часов

и недель, и нет решимости

пересмотреть семейственную канитель. Я напыщенным словам

всегдашний враг, и, не растекаясь одами

к Восьмому марта, я хочу,

чтоб кончилась

такая помесь драк, пьянства,

лжи,

романтики

и мата.

1927

ЛУЧШИЙ СТИХ

Аудитория

сыплет

вопросы колючие, старается озадачить

в записочном рвении. - Товарищ Маяковский,

прочтите

лучшее ваше

стихотворение. Какому

стиху

отдать честь? Думаю,

упершись в стол. Может быть,

это им прочесть, а может,

прочесть то? Пока

перетряхиваю

стихотворную старь и нем

ждет

зал, газеты

"Северный рабочий"

секретарь тихо

мне

сказал... И гаркнул я,

сбившись

с поэтического тона, громче

иерихонских хайл: - Товарищи!

Рабочими

и войсками Кантона взят

Шанхай! Как будто

жесть

в ладонях мнут, оваций сила

росла и росла. Пять,

десять,

пятнадцать минут рукоплескал Ярославль. Казалось,

буря

версты крыла, в ответ

на все

чемберленьи ноты катилась в Китай,

и стальные рыла отворачивали

от Шанхая

дредноуты. Не приравняю

всю

поэтическую слякоть, любую

из лучших поэтических слав, не приравняю

к простому

газетному факту, если

так

ему

рукоплещет Ярославль. О, есть ли

привязанность

большей силищи, чем солидарность,

прессующая

рабочий улей?! Рукоплещи, ярославец,

маслобой и текстильщик, незнаемым

и родным

китайским кули!

1927

"ЛЕНИН С НАМИ!"

Бывают события:

случатся раз, из сердца

высекут фразу. И годы

не выдумать

лучших фраз,

чем сказанная

сразу. Таков

и в Питер

ленинский въезд на башне

броневика. С тех пор

слова

и восторг мой

не ест ни день,

ни год,

ни века.