Барбье Огюст
«Стихотворения»

Сдается женщина на ложь и лесть прохвоста.

А жены, доглядев конец грязнейших дрязг,

Вздыхают и дрожат от жажды новых ласк

И покидают зал походкою тягучей,

Чтоб изменить мужьям, лишь подвернется случай.

Вот для чего чуму и все, что смрадно в ней,

Таит в нагих ветвях искусство наших дней.

Вот чем по вечерам его изнанка дышит,

Каким зловонием Париж полночный пышет.

Сухое дерево поднимет в синеву

Свою поблекшую и желтую листву.

И если тощий плод сорвется с гулких веток,

Как те, что падали в Гаморре напоследок,

Опадыш никому не сладок и не мил,

Он только прах сухой, он до рожденья сгнил.

3

Наверно, рифмачам бульварным невдомек,

Что пошлый балаган разрушить нравы смог.

Наверно, невдомек, что их чернила разом

Марают сердце нам и отравляют разум.

О, равнодушные, - у них и мысли нет,

Что мерзок гражданам безнравственный поэт.

Им слез не проливать, не ощутить презренья

К творенью своему, - бесчестному творенью.

Им не жалеть детей, которым до конца

Придется лишь краснеть при имени отца!

Нет! Их влечет барыш, их деньги будоражат,

И ослепляют взгляд, и губы грязью мажут.

Нет! Деньги, деньги - вот божок всевластный тот,

Который их привел на свалку нечистот,

Толкнул их в эту грязь и, похотью волнуя,

Велел им растоптать отца и мать родную.

Презренные! Пускай закон о них молчит,

Но честный человек их словом обличит.

Презренные! Они стараются искусно

Мечту бессмертную скрыть клеветою гнусной,

Божественную речь и все, в чем есть душа,

Искусство мощное тираня и глуша,

Пустили по земле чудовище-калеку,

Четырехлапый бред, обломок человека,

Он тянет жалкие культяпки напоказ,

Все язвы обнажив для любопытных глаз.

Перевод П. Антокольского

СМЕХ

Мы потеряли все - все, даже смех беспечный,

Рожденный радостью и теплотой сердечной,

Тот заразительный, тот предков смех шальной,

Что лился из души кипучею волной

Без черной зависти, без желчи и без боли,

Он, этот смех,