Сельвинский Илья
«Улялаевщина»

Свиные хари хохлов...

А из них там и тут подымав к верхам ствол

Черного висельника, где плакат:

"За комиссарство". "Смерть кулакам".

"За белогвардейщину". "За хамство".

И тут же у виселиц-чорт е што:

Граммофоны крутыми яйцами жирели

Лошадиный борщ и казацкий щтосс

А на лысине снега арена зрелищ;

Сановито дуясь пышится, кокочет

Золотосинечсрионный петух,

Пока подпущен на-лету

Рябоватый кочет.

Взял с карьера - прыгнул в бой.

Тот нырнул - он вперелет.

Пышноперое жабо,

Черный королек.

Нос к носу. Яйца щек.

Громких крыльев голоса.

Пиф! Перья. Пиф! еще1

Хвост ощипан, гол и сам.

Алый снег пушит-снежит,

Астма, брызги, звезды лап...

Пиф! перья - шпора - жиг1

Каюк, брат. Сдала.

'Этой славной битвой под костровый угар

Забрызгана брезентная палатка без пуха,

Где, тухлым грибком от мороза опухнув,

К кольцу привязанный трясся Гай.

Почему не убил его бандитский блат?

Как это оставили чекиста на свете

Бдтько, должно быть, и сам не ответит.

Кто его знает? Монаршая блажь...

Да еще безалаберщина. Анархисты

Не очень обожали судить да рядить.

Хочешь - айда в боевые ряды,

Не хочешь - шашьи свисты.

Тут как придется - не обессудь,

Смотря в каких они настроеньях.

Короче: был или не был суд,

Но как бы там ни было, Гай - пленник.

К нему иногда прибегала Анютка,

Прислуживающая Тате,

И громко шипела: "Барин, а? Ну-тко",

И просовывала женское платье.

Но обок - обшитый кошмой балаганчик

В плакатах, приказах, колонках цифр

Под черным знаменем боевых команчей:

Череп и скрещенные берцы.

Там атаман. С любовью поздней

У слоя краснопегих овечьих шкур

Он сидел на барабанчике в детской позе

Локти в колени, ладони в щеку.

А на овчинах, пахнувших мятой,

Видя какие-то дивные сны,

Глубоко спала усталая Тата

В синей полумаске от тени ресниц.

"Никого не впускать, кроме девушки Нелли,".

Наивно отдав часовому наказ

Она зарылась под медведя николаевской шинели

У жужжащего казанка.