Сельвинский Илья
«Улялаевщина»

Стерлядь на велосипеде, рюшик,

Тройка жирных кабаньих морд

Над гирляндой сосисок, зубная улыбка,

Женская ножка в чулке, скрипка,

Очки, циферблат)-и знать, что он мертв.

Дома как гробницы. Промахнут моторы

И снова глухота. И нечем утолиться.

Охлебывалась мраком большевистская столица,

Жуткая, как крематорий.

И вдруг на безлюдьи-толпа. У витража.

"Виноват. Разрешите. Подвиньтесь, пожалуйста"

Чахлая лампочка обливала: галстук,

Дюжину запонок и пару подтяжек.

И туземцы напирали, зачарованные сватом,

Осколком диковинной "белой" культуры

Спекулянт, проституха, замзав из Совета,

Студийка с чемоданчиком, аджарский турок.

Штейн возвратился: "Чудесно, старик.

Полная разруха-и хоть бы проблеск,

Еще немного - месяца три

И большевики угроблены".

И вдруг мокрицы посыпали разбег

На гипсовый бюст цезаря Октавия,

И явственно стена произнесла на распев

Величественною октавой:

"Конь.

Струг.

Тиф.

Взвизнь.

Неразберибери и соха...

Кон-струк-тив-визм

Это на год сухарь".

"Что это такое?" - "Поэт Барабанов

Опять вероятно вымучивает вирши".

"Фу. Балбес. Ну, и ржавый же рубанок,

А как он котируется на поэтской бирже?"

"Так кустаришка, поэтская икра,

Но любопытен тем, что статистическое эхо:

Был футуристом, да вишь куда заехал

Законструктивился: крах".

Штейн побледнел. С морщиной отчаянья,

Капустное ухо распустил и приплавил.

Поэт рыча запевал заглавие:

"МЕДНЫЙ ЧАЙНИК"

Лоснящийся красной медью,

На примусе пар заносит,

Начищенный и надменный

Воющий броненосец.

И гайки на нем бесцветны,

И как убедителен винтик,

Как точно оем бассейна

Равен английской пинте.

Он, меднобронной массой,

Луженым желудком урчащий,

Отливает червонн-е масло

Кляксами об чашки.

И в этих отлитых латах

Покрытый шлемом индустрии

Он стоит под паргшя крылатый,

На боках отгибая утро.

И, отуманясь ш градус,

Сыпанет золотистой дробью.

Подумай - какая радость

Построенное ведро!"

Штзйн растерялся. Желтая зависть

Душила. Уже пропитался мозг:

"Что такое Барабанов? Мелкий мерзавец,.

Для мамонта разрухи-одна из моськ".

Барабанов услышал. Там стало тихо.

Зажужжали шаги о дверное стекло.

Барабанов вошел.-"Крыть-так уж в лоб.

Моя фамилия-Жихов".

Штейн ощурился. Евгений Иваныч

Глотнул слюну: "Предъявите мандат.

Х -хе.