Криге Эйс
«Бесприютное сердце (сборник)»

Так пора? Ты ответишь мне или молчать

подрядился - пора? Не пора?"

И тогда вся колонна,

безобразно и грузно дрожа,

как бы самую вечность проспав, пробуждается

к жизни огромным подобьем ужа,

извиваясь и дергаясь, будто хлестнула его вдоль спины и ползти

указала куда исполинская чья-то вожжа,

сотрясается, вязнет на рыхлых сыпучих откосах, но все же

угрюмо стремится вперед,

тормозами визжа.

Голоса умирают...

Только ветер и шорох песка отвечают на скрежет

колес в этот тягостный миг,

только сердце

повторяет свой прежний бессмысленный крик,

иссушенное горечью сердце,

не в силах сражаться с судьбой,

доведенное долгой борьбой

до отчаяния ледяного,

вырастает, звучит, словно гром в окружающей мгле,

словно эхо колес по иссохшей земле,

снова и снова и снова:

Когда же все-таки в бой?

Когда же все-таки в бой?

Когда

же

все-таки

в бой?

На Ливийской границе. Ноябрь 1941 г.

СРЕДИ ЗИМЫ

Горы исчезли, Гран-Сассо растаял в тумане, исчез

каждый камень, утес и ледник, сколь ни крут,

сколь ни черен, ни жесток,

все окутал клубящийся мрак;

даже кротовые холмики здесь, на тюремном дворе,

расплываются стайками бусинок светлых,

искрящихся блесток,

каждый - едва ли с кулак.

Нет ни проселочных тропок, квадратов полей

больше нет, ни

белесых пространств не приметно в просторах

страны,

ни сизых;

даже улиток простых слюдяные следы, - а ведь

в кольцах из них лишь недавно мерцали еще валуны,

как в серебряных ризах,

даже они вдоль дорожек от кухни к баракам

исчезли, - улиток, пожалуй,

мы не должны

заподозрить в капризах;

даже кинжалы сосулек, оружье зимы, что вонзаются

в наши зрачки остриями кривыми, еще не видны

на карнизах.

Это - конец наших дней, и ночей наших тоже конец,

здесь - четыре стены, красно-бурые днем, густо

черные ночью. Отсюда дороги воистину нет ни

одной никому, никуда

ни ближней, ни дальней.

Жизнь это или же смерть - не имеет значения,