Криге Эйс
«Бесприютное сердце (сборник)»

За танком танк, тяжелый и проворный,

скребется, лезет на передний край.

Уже от страха желтый, а не черный,

Клаас упал. "Родимые, гудбай...

Клаас, куда же делось чувство долга?

Попался б этот самый Гитлер мне,

его я бил бы очень-очень долго,

и пек его на медленном огне,

и отдал бы евреям под конец.

Пусть плоть - трава, но дай свершиться чуду,

спаси меня, Всемилостный Отец,

тогда я в жизни больше пить не буду..."

Простершийся над шабашем войны

покров небес торжественен и тих.

Закат пылает с горней вышины.

Останется ли кто-нибудь в живых?

Клаасу вспомнилась старушка-мать,

родной Капстад, Столовая гора...

Неужто нас могли сломить, сломать,

неужто сдаться нам пришла пора?

Снарядами немецкими изрыт

песок пустыни, словно решето.

"Но, черт возьми, кругом же бой гремит!

Проклятье! Человек я или кто?"

Как рыбьи кости, остовы торчат

сгоревших самолетов. Пули свищут.

Багровой смертью напоен закат,

и черного солдата гибель ищет.

Сверкает "штуки" золотой комок.

Куда пешком уйдешь из этой бойни?

Клаас стучал зубами и не мог

хоть на минуту сделаться спокойней.

Где командир его, где остальные?

Лишь пленные колоннами ползут.

Разжались битвы челюсти стальные,

но пули щелкают - тяжелый кнут

над самым ухом. И, собравшись с силой,

Клаас пошел куда глаза глядят.

Субботний день почил. Его могилу

копною алых роз укрыл закат.

Клаас на землю бросил пистолет.

Шагнул вперед. О труп споткнулся вдруг.

"Прости, браток, тут слишком слабый свет.

Черт побери, так что же, нам каюк?"

Сухое русло, словно бечева,

вилось. Вдоль по нему на свет костра

Клаас пошел и бурские слова

услышал. "Слава Господу! Ура!

Еда, питье и курево... Живем!

Ой, не стреляйте! Это я, Клаас!"

Один из тех, кто грелся пред костром,

ему навстречу бросился тотчас.

На небесах затеплилась Венера.

Все шире темной синевы разлив.

"Was suchst du hier?" - и дуло револьвера

Клаас увидел, в ужасе застыв.

Германец снова