Огарев Николай
«Стихотворения и поэмы»

К нему нас, помню, неизменно

Возили по воскресным дням;

Привык я к людям и садам,

Но в этот раз меня смущала

Мне чуждая тревога бала.

Оркестр ударил, и тотчас

Все в залу ринулись, теснясь.

И я с подножия колонны,

Как будто в сказочный удел

Внезапным чудом занесенный,

Привстав на цыпочки, глядел.

Все юное воображенье

Прельщало: и толпа людей,

И музыка, и блеск свечей,

И масок пестрое движенье.

Чего тут не было, мой бог!

Паяцы, рыцари, цыганки,

Маркиз напудренный, турчанки

Все нарядилось, кто как мог.

Тут был судья одет матросом,

И скромный стряпчий - казаком,

Тут был исправник с красным носом

Одет индейским петухом;

И даже Дарья Тимофевна,

Годов тяжелый груз забыв,

Какою-то морской царевной

Явилась, плечи обнажив.

Шумело все. Старушки хором

За дочками следили взором,

И старички, очки надев,

Степенно наблюдали дев.

Но вот среди толпы предстала

Сама она, царица бала,

И гул сорвавшихся похвал

По зале дружно пробежал.

В кругу наперсниц суетливых,

Девиц жеманных и болтливых,

Она в безмолвьи тихом шла......

Самодовольно и несмело,

С венцом из листьев вкруг чела,

Как Норма - вся в одежде белой...

Все в ней в гармонию слилось:

Движений мягкая небрежность,

Лица мечтательная нежность,

И лоск волнистый русых кос,

И взор, томящей ласки полный, .

Уста, раскрытые едва,

Как бы таящие слова

Для слуха сладкие, как волны,

Когда, сокрытый от лучей,

В тени журча, скользит ручей...

И вдруг с улыбкой добродушной

Она, презрев толпою скучной,

Ко мне, ребенку, подошла

И гихо в польский увела.

Ее руки прикосновенье

На трепетной моей руке

Незримое напечатленье

Оставило. Так вдалеке

Знакомой песни голос милый

Тревожит долго слух унылый...

И после много, много лет,

Средь жарких снов, в чаду томленья,

Ловил мой отроческий бред

Черты знакомого виденья.

Но к делу! В сей юдоли слез

Есть люди вне беды и гроз,

Которых жгучие печали

Бог весть как в жизни