Опперман Дидерик Йоханнес
«Ночной дозор»

и, карнавалом плоти дразня,

в сумрак лиловый, средневековый,

до светлого дня погрузил меня.

Должен ли я Господни галеры

вкруг скалы провести возможно скорей,

должен ли землю во имя веры

крестом уснащать посреди морей?

Его отрицал я, однако сразу

мне явлен был бурлящий металл;

у побережья, предавшись экстазу,

Город Золота я искал.

И здесь, в кроваво-земной обстановке,

моя душа сведена на нет:

крысы-купцы меня по дешевке

купили всего за тридцать монет.

Огнями Святого Эльма повсюду

глаголет Он, указуя дверь

и дорогу к недостижимому чуду,

но я опоздал... И что пользы теперь?

К чему мне серебреники и злато,

скот и рыба и все богатства в стране?

Все, что роскошно, и все, что свято,

уже давно не мое, не по мне.

Которым, еще неведомым козням

буду вручен на своем веку?

Не вишу ли я, скудоумный, поздним

Иудою на последнем суку?"

*

На тридцать третьем сойдя километре,

он чует: налиты ноги свинцом.

Двое подходят, в дожде и ветре:

один - с бородкой, со впалым лицом.

- Я с вами не должен! Ибо измену

совершил добровольно... - Кончай игру.

Я, заплативший высшую цену,

ныне отсюда тебя беру.

Дабор, веселый и круглорожий,

шприц достает и вгоняет иглу.

Йорик металл ощущает под кожей,

все кружится... Все отлетает во мглу...

В небытие отлетают сырое

город и мир и весь окоем.

В единую цепь скрепленные, трое,

качаясь, так и уходят втроем.

Сирена смолкает. Голос набата

еще остается, но без следа

над морем и он отлетает... Куда-то...

Потом - лишь туман и вода... Вода...

КЛАРА МАЙОЛА

Клара Майола ушла по тропке,

хотела отца домой привести:

слепой, он сушняк собирал для растопки,

но Клара Майола сбилась с пути.

Клара Майола, малышка нескладная,

в хрупкий снежок легла, в забытье:

скорчены, словно лоза виноградная,

кофейные руки и ноги ее.

Клара Майола, от участи горшей

навсегда защитили тебя холода;

так же тепло,