Опперман Дидерик Йоханнес
«Ночной дозор»

за окнами свивается в удава,

как склянку в кулаке, зажав меня;

он - клетка мне и вечная оправа.

Я слышу пульс его - прибой времен;

диктует мне закон беспрекословный

себя за хвост кусающий дракон,

боа-констриктор, гад холоднокровный.

Я мню себя свободным иногда,

завидя утром мотылька и птицу,

у речки валят лес, и поезда

спешат за горизонт и за границу;

но ночью вижу: космос - взаперти

в тугих извивах Млечного Пути.

ГАДАНИЕ

Мы словно взяты в корабельный трюм;

родной Капстад из памяти изглажен,

но все же долетает слабый шум

как бы сквозь толщу вод, за много сажен;

там, снизу, - город, сущий под водой,

мир суеты и скудного уюта

ржут лошади, малаец молодой

поет, и слышен зов сорокопута...

Но даже той, что видит чрез года

и расстоянья - не унять тревогу:

встает из бездны мертвая вода

сквозь город призрачный - почти к порогу;

искусству, знаньям - здесь лежит рубеж.

Веревку эту, Господи, разрежь.

ГАЛЛЮЦИНАЦИИ

Камин в харчевне вновь зовет меня.

Пройдя искус горения и тленья,

я взор не отрываю от огня,

куда забросил книгу под поленья.

Там, в пламени, мелькают, что ни миг,

дракон вослед за водяным уродом

и черной головой - и мой двойник

проскальзывает под каминным сводом.

Нет, истину не опалить огнем,

она хранится, вечно наготове,

там, в сердце очага, - дымится в нем

и тлеет, чтобы возродиться в Слове,

чтоб с ним из сердца моего исчез

тревожный строй чудовищ и чудес.

МОЛИТВА О КОСТЯХ

Где ветер северный шуршит чертополохом,

все, что живет, в солончаках переморив,

вдоль ржавых проволок скользя с тяжелым вздохом,

где враны каркают и гладен даже гриф,

дозволь мне, Господи, хотя бы отдых краткий.

Мой сын, я знаю, мертв: пусть шепчут мне тайком,

что он матросом стал, что жив, что все в порядке,

быть может, у больших господ истопником

работает, что он корчмарь и славный