Мориц Юнна
«Стихотворения»

всюду начинается с меня!"

Маленький китайский император

бить заставил в медные тазы!

Маленький китайский император

сжечь заставил книги Лао Цзы,

и приговорил он мать родную

к вечному изгнанью, чтоб она

не чинила вред, напоминая,

кем его персона рождена.

И лежал на шелковом диване,

средь служанок шелковых и слуг,

маленький китайский император,

крошечный китайский император

(вот такусенький китайский император!),

свое имя повторяя вслух!

…Теперь он там,

где слава не слышна,

зато мы - здесь,

где людям смерть страшна,

и мненье есть, что даже не она,-

страшны ее людские имена,

чей призрак жив и после похорон.

Таков был Гитлер,

Герострат, Нерон…

А также маленький

китайский император,-

как пузырек трагических событий,

с подушечкой влезающий на трон.

Источник: Stihi@mit.edu

Я не владею испанским, немецким, французским.

Мой кругозор остается достаточно узким -

Только любовь, только воздух и суша, и море,

Только цветы и деревья в моем кругозоре.

Я не владею английским, турецким и шведским.

Мой кругозор остается достаточно детским -

Только летучие радости, жгучее горе,

Только надежды и страхи в моем кругозоре.

Греческим я не владею, латынью, санскритом.

Мой кругозор допотопен, как прялка с корытом -

Только рожденье и смерть, только звезды и зерна

В мой кругозор проникают и дышат просторно.

Я не владею морским, деревенским, спортивным.

Мой кругозор остается почти примитивным -

Только мое и твое сокровенное дело,

Чтобы земля с человечеством вечно летела.

Только любовь, только воздух, и суша, и море,

Только надежда и страхи в моем кругозоре.

В мой кругозор проникают и дышат просторно

Только рожденье и смерть, только звезды и зерна.

Источник: Stihi@mit.edu

Огромный Сережа в панаме

идет сквозь тропический зной.

Панама сверкает над нами

и манит своей белизной.

Он жаждет холодного пива,

коньяк тошнотворен в жару.

Он праздника хочет, прорыва

сквозь пьяных кошмаров муру.

Долги ему жизнь омрачают

и нету поместья в заклад.

И. плохо себе представляют

друзья его внутренний ад.

Качаются в ритме баллады

улыбка его и судьба.

Панамкою цвета прохлады

он пот вытирает со лба.

И всяк его шутке смеётся.

И женщины млеют при нём,

и сердце его разорветс

лишь в пятницу, в августе, днём.

А нынче суббота июля,

он молод, красив, знаменит.

Нью-Йорк, как большая кастрюля,

Под крышкой панамы звенит.

Источник: Богородский Печатник