Мицкевич Адам
«Стихотворения и поэмы»

(С арабского по переводу Лагранжа)

О, доколе топтать мне песчаные груды,

За высокими звездами мчаться в тревоге?

Звездам ног не дано, не устать им в дороге.

Как в степи устают человек и верблюды.

Смотрят звезды – и нет у них вежд воспаленных,

Словно тяжкие вежды скитальцев бессонных.

Лица наши обуглены солнцем пустынным,

Но не стать уже черными этим сединам.

Судия ли небесный к нам будет жесточе

Наших дольных, не знающих жалости судей?

Я не жажду в пути: дождь омоет мне очи

И воды мне оставит в дорожном сосуде.

Я верблюдов, не гневаясь, бью в назиданье:

Да поймут, что идут с господином в изгнанье.

Говорил я верблюдам, пускаясь в дорогу:

"Пусть нога подгоняет без устали ногу!"

И, покинув Египет, рванулся стрелою

Джарс и Аль-Элеми у меня за спиною.

Конь арабский за мною летит, но покуда

Голова его – рядом с горбами верблюда.

Знает стрелы дружина моя молодая,

Как ведун, что их сыплет на землю, гадая.

Воин снимет чалму – вьются волосы черной

Шелковистой чалмой, на ветру непокорной.

Первый пух над губою, – а если нагрянет

Свалит всадника наземь, коня заарканит.

Больше жданного воины взяли добычи,

Но несытую ярость я слышу в их кличе.

Мира, словно язычник, не хочет мой воин,

И, встречаясь с врагом, он, как в праздник, спокоен

Копья, в сильных руках заиграв на раздолье,

Научились свистеть, словно крылья сокольи,

А верблюды, хоть в пене, но жесткой стопою

Топчут Рогль и Янем, красят ноги травою.

От чужих луговин отдаляемся ныне,

Там – на дружеской – мы отдохнем луговине.

Нас не кормит ни перс, ни араб. Приютила

Дорогого султана Фатиха могила.

И в Египте подобного нет на примете,

И другого не будет Фатиха на свете.

Не имел ни сильнейших, ни равных по силе,

С мертвецами Фатих уравнялся в могиле.

Напрягал я мой взор, повторял его имя,

Мир пустым пребывал пред глазами моими.

И увидел я снова дороги начало,

Взял перо и вступил с ним в былую забаву;

Но перо языком своим черным сказало:

"Брось меня и мечом зарабатывай