Мицкевич Адам
«Стихотворения и поэмы»

Но возрос - и окутал одеждой терпенья

Грудь, подобную львиной; и обувь упорства

Я надел, чтоб скользить по земле этой черствой.

В жгучий зной без палатки, в ночи без укрытья

Весел я, ибо жизни привык не щадить я.

В пору счастья излишеств бежал я сурово,

Не был пойман я леностью, пустоголовой.

Чутким ухом внимал ли я сплетне лукавой?

Клеветою боролся ли с чьей-нибудь славой?

Я ту черную ночь позабуду едва ли,

Столь холодную ночь, что арабы сжигали,

Греясь, луки свои и пернатые стрелы,

В бой спешил я средь мрака, могучий и смелый;

Пламень молний летел впереди как вожатый,

Были в свите моей гром и ужас крылатый.

Так - вдовство и сиротство посеял я щедро,

Ночь меня приняла в свои черные недра,

Утром я в Гумаизе лежал утомленный;

И бежала молва по стране опаленной.

Вражьи толпы шумели, друг друга встречая,

Вопрошала одна, отвечала другая:

"Вы слыхали, как ночью ворчала собака,

Словно дикого зверя почуя средь мрака

Иль услышав, как птица крылами взмахнула?

Заворчала собака и снова заснула...

Уж не Див ли столь многих убил, пролетая?

Человек?.. Нет, немыслима ярость такая..."

Днем, когда небосвод полыхал, пламенея,

И от зноя в пустыне запрыгали змеи,

Снял чалму и упал я на гравий кипящий.

Мне на темя обрушился пламень палящий,

Космы грязных волос залепили мне веки

Колтуном, благовоний не знавшим вовеки.

Жестко лоно пустыни, лежащей пред нами,

Словно кожа щита. И босыми норами

Я ее исходил без воды и без хлеба;

Видел скалы я там, подпиравшие небо,

И на скалы, как пес, я взбирался по щебню;

Видел я антилоп, посещавших их гребни.

В белоснежном руне, словно девушки в длинных

Белых платьях, стояли они на вершинах;

И, пока я взбирался, хватаясь за камни,

Стадо их без тревоги смотрело в глаза мне,

Будто я их вожатый с рогами кривыми...

То крестца своего он касается ими,