Мистраль Габриэла
«Избранные стихи»

Надо ее вам укачивать без песен,

только пусть музыка слышится древних звезд,

заговорит пусть попозже; растет не быстро,

словно ромашечка -- в самый раз.

Пусть роженица поручит ее заботам

Марфы или Тересы,

помните: Марфа хлебы пекла,

правила кармелитками Тереса

словно пчелами -- Фабр, энтомолог.

Я, наверное, вернусь на Пасху,

в пору зрелой индейской смоквы, когда

ящерок ярче витражи церквей,

сильно страдаю от холода я в Лионе,

а согреваюсь, как вспомню солнце Викуньи.

Вы мне позвольте несколько ночей

спать рядом с нею: теперь я не знаю

страшных кошмаров, три месяца нынче

сплю, горностаем свернувшись.

Вот и засну, устами уткнувшись

в маленькое ушко ее:

так дыханье Сивиллы в нее войдет,

Нам о пантере поведал Киплинг:

крепко спала, вдыхая запах кусочка

мирры, что к лапе ее прилип.

Ушко ее к лицу моему прижмется,

чтобы она почувствовала, когда умирать

стану: я так одинока,

что удивляется насмешливое небо:

о, какая одинокая женщина есть на свете!

И Зодиак остановится на скаку,

чтобы узнать: это явь или сказка -

женщина так одинока, а все же заснула!

Перевод И.Лиснянской

Из книги "Давильня"

Безумные женщины

106. Другая

Ее в себе я убила:

ведь я ее не любила.

Была она -- кактус в горах,

цветущий пламенем алым;

была лишь огонь и сухость;

что значит свежесть, не знала.

Камень и небо лежали

в ногах у нее, за спиною;

она никогда не склонялась

к глазам воды за водою.

Там, где она отдыхала,

травы вокруг поникали, -

так жарко было дыханье,

так щеки ее пылали.

Смолою быстро твердела

ее речь в любую погоду,

чтоб только другим не казаться

отпущенной на свободу.

Цветок, на горах растущий,

сгибаться она не умела,

и рядом с ней приходилось

сгибаться мне то и дело...

На смерть ее обрекла я,

украв у нее мою сущность.

Она умерла орлицей,

лишенной пищи насущной.

Сложила крылья, согнулась,

слабея внезапно и быстро,

и на руку