Алексеев Вадим Викторович
«Хорхе Луис Борхес. Алгорифма»

Кто подтвердит, что в лабиринте рек

Теряющихся в прошлом моей крови

Твоя, Израиль, есть? Если не по брови,

То в глаз: мой предок ел тот чебурек,

Который изобрёл жидоабрек,

А книгу ту, священной что корове

Подобна, от Адама побурови

До бледности Распятого, Дух рек.

Ту книгу, что зеркальна для любого

Читающего, над которой Бог

Склонился, в глубь кристалла голубого

Глядящийся, как в чашу голубок.

Спаси себя, хранящий Стену плача,

От жажды мстить обрезанным, палача!

Не я тебя зачал, но те, чьи кости

Давно в земле, тебя родили мною,

И лабиринт любовей стал виною

Того, что гены выпали как кости

И появился ты, моей злак ости.

К Адаму нисходящий глубиною

Давидов корень, ты ли слабиною

Всеобщей порчен? Выкусисякости

Не держишь ли в кармане шестопало?

Я ощущаю наше мы, в котором

Взошли твои потомки на простором

Поле страны, зерно чьё не пропало.

В тех, кто ушёл я, но и в приходящих,

И вечное – в явленьях преходящих.

Сын старый без истории, без рода

И племени, чуть было не погибший

За то, что проповедовал прогиб шей,

Пророк жестоковыйного народа,

Исчерпывает дни в пустынном доме,

Вдвоём быв, что теперь – воспоминанье,

За гневное порока поминанье

Блистательно пирующих в Содоме.

Чудесное не редкостнее смерти.

Воспоминаний жертва то священных,

То тривиальных, за ноздрей прещенных

Зажим публичный предан крути-верти

Над углями в оковах. Бог ли, Случай,

Никто, дай мне чело с звездой двулучей!

Пусть другие гордятся написанными страницами,

А я буду хвалиться прочитанными.

Я так и не стану филологом.

Не буду исследовать наклонения, склонения,

Трудную мутацию букв,

Дэ отвердевающее в тэ,

Отождествление гэ и ка,

Но через всю жизнь пронесу одержимость языкознанием.

Ночи мои были заполнены Вергилием.

Знать, а потом забыть латынь, тоже обретение, потому что забвение – это форма памяти, её смутное подземелье, вторая секретная сторона монеты.

Когда напрасные любимые явленья

Исчезли насовсем из моих глаз, лица и страницы, я начал изучать металлозвонный язык, которым прославляли предки мечи и одиночества.

Сейчас, спустя шесть столетий после Последней Тхулы,

До меня доходит твой голос, Снорри Стурлусон.

Юноше перед книгой приличествует дисциплина, образующая верное знание.

В мои года подобное начинание – авантюра,