Алексеев Вадим Викторович
«Хорхе Луис Борхес. Алгорифма»

Сомнительная тьма слепого это

Да стены, что становятся длиннее

И вдаль уходят… Слепоты темнее

Какая тьма? Свети в ней, ум поэта!

Но есть также и новые привычки

К привычке старой – дому. Притяженье

Вещей, чьё на местах их положенье

Подобно слову, взятому в кавычки.

Любовь вещей таинственна: не знают

О нас они, да и о себе тоже.

Ну что ж, Борхес, с печалью подытожи:

И книги о тебе не вспоминают…

О дни, преподнесённые в дар скуке,

И годы, посвящённые безделью!

И не живую воду я в скудель лью,

А разливаю мёртвую в докуке.

Зарёкся биографию поэта,

Созвездья над которым из другого

Календаря астрального, нагого

Я вспоминать. Снят Агнец с силуэта.

Ады и звёзды дали ему тело,

Которое не оставляет сына.

Коль выстоишь, то судные весы на.

Над Шивой поглумятся оголтело…

И слепота, а мрак – это застенок,

И старость, утро смерти. Пресловутость

Зовущаяся славой. Назовут ость

Стернёй: не золотист уже оттенок…

Новую Тантру ткать – десятисложник

Разматывать. Кружится мотовило…

В руку твою войдёт само то вило,

Если ты – Шива, а не мужеложник.

Любовь к эенциклопедиям и картам,

Тонка чья каллиграфия: слоновой

Цвет кости с бирюзой… Книгою новой

Свод атласов пахнул – сгинул Икар там…

Недуг есть – по латыни ностальгия.

Виденья Эдинбурга и Женевы…

Медаль, что шоколадна, из фольги я

Не нацеплю. Святого града вне вы.

Имён и дат забвенье. Культ Востока,

Который многолик и чьи народы

Не все культ этот чтут в роды и роды.

К основе поперечна нить утока…

Это закат мерцающей надежды.

Это этимологии обуза…

Свежи лобзанья мякоть как арбуза

И ярки разноцветные одежды.

Железо и силлабика саксонца,

Луна, что нас всё время удивляет,

И этот Буэнос-Айрес, ослепляет

Во снах который, снова полный солнца.

Вкус винограда и воды, какао

И мексиканской сласти. Звон монеты,

Песок мгновений… Как подобен мне ты,

Туземец дикий с острова Макао!

И вечер, что подобен стольким прочим,

Смиряется, стихам моим покорен,

А к старости песчинок ток ускорен…

Ученье мы своё не опорочим!

Он, третий, со мной ночью повстречался,

Не меньше Аристотеля таинственный,

Ум логикой, как тело, накачался,

А образ жизни третий вёл воинственный.

Была суббота. Ночь полна народа.

Как первого не мнил, ни как четвёртого

Я третьего. "Мы все его и рода"