Гейне Генрих
«Романсеро»

Кровь исконных христиан,

Кровь без примеси малейшей

Мавританской иль еврейской.

Радуйся, о Вицлипуцли:

Потечет испанцев кровь;

Запахом ее горячим

Усладишь ты обонянье.

Вечером тебе зарежут

Восемьдесят кабальеро -

Превосходное жаркое

Для жрецов твоих на ужин.

Жрец ведь только человек,

И ему жратва потребна.

Жить, как боги, он не может

Воскуреньями одними.

Чу! Гремят литавры смерти,

Хрипло воет рог коровий!

Это значит, что выводят

Смертников из подземелья.

Восемьдесят кабальеро,

Все обнажены позорно,

Руки скручены веревкой,

Их ведут наверх и тащат,

Пред кумиром Вицлипуцли

Силой ставят на колени

И плясать их заставляют,

Подвергая истязаньям,

Столь жестоким и ужасным,

Что отчаянные крики

Заглушают дикий гомон

Опьяневших людоедов.

Бедных зрителей толпа

У прибрежия во мраке!

Кортес и его испанцы

Голоса друзей узнали

И на сцене освещенной

Ясно увидали все:

Их движения, их корчи,

Увидали нож и кровь.

И с тоскою сняли шлемы,

Опустились на колени

И псалом запели скорбный

Об усопших -- "De profundis".

Был в числе ведомых на смерть

И Раймондо де Мендоса,

Сын прекрасной аббатисы,

Первой Кортеса любви.

На груди его увидел

Кортес медальон заветный,

Матери портрет скрывавший,-

И в глазах блеснули слезы.

Но смахнул он их перчаткой

Жесткой буйволовой кожи

И вздохнул, с другими хором

Повторяя: "Miserere!"

Вот уже бледнеют звезды,

Поднялся туман рассветный -

Словно призраки толпою

В саванах влекутся белых.

Кончен пир, огни погасли,

И в кумирне стало тихо.

На полу, залитом кровью,

Все храпят -- и поп и паства.

Только в красной куртке жрец

Не уснул и в полумраке,

Приторно оскалив зубы,

С речью обратился к богу:

"Вицлипуцли, Пуцливицли,

Боженька наш Вицлипущш!

Ты потешился сегодня,

Обоняя ароматы!

Кровь испанская лилась -

О, как пахло аппетитно,

И твой носик сладострастно

Лоснился, вдыхая запах.

Завтра мы тебе заколем

Редкостных коней заморских

Порожденья духов ветра

И резвящихся дельфинов.

Если паинькой ты будешь,

Я тебе зарежу внуков;

Оба -- детки хоть куда,

Старости моей