Гейне Генрих
«Романсеро»

Он переострил Харири

В хитроумнейших макамах

И задолго до Вольтера

Был чистейшим вольтерьянцем,-

Этот Аль-Харизи пишет:

"Габироль -- властитель мысли,

Он мыслителям любезен;

Ибен Эзра -- царь искусства,

Он художников любимец;

Но достоинства обоих

Сочетал в себе Галеви:

Величайший из поэтов,

Стал он всех людей кумиром".

Ибен Эзра был старинный

Друг,--быть может, даже родич,

Иегуды бен Галеви;

И Галеви в книге странствий

С болью пишет, что напрасно

Он искал в Гранаде друга,-

Что нашел он только брата,

Рабби Мейера -- врача

И к тому же стихотворца

И отца прекрасной девы,

Заронившей безнадежный

Пламень страсти в сердце Эзры.

Чтоб забыть свою красотку,

Взял он страннический посох,

Стал, как многие коллеги,

Жить без родины, без крова.

На пути к Иерусалиму

Был татарами он схвачен

И, привязанный к кобыле,

Унесен в чужие степи.

Там впрягли беднягу в службу,

Недостойную раввина,

А тем более поэта:

Начал он доить коров.

Раз на корточках сидел он

Под коровой и усердно

Вымя теребил, стараясь

Молоком наполнить крынку,-

Не почетное занятье

Для раввина, для поэта!

Вдруг, охвачен страшной скорбью,

Песню он запел; и пел он

Так прекрасно, так печально,

Что случайно шедший мимо

Хан татарский был растроган

И вернул рабу свободу,

Много дал ему подарков:

Лисью шубу и большую

Сарацинскую гитару,

Выдал денег на дорогу.

Злобный рок, судьба поэта!

Всех потомков Аполлона

Истерзала ты и даже

Их отца не пощадила:

Ведь, догнав красотку Дафну,

Не нагое тело нимфы,

А лавровый куст он обнял,-

Он, божественный Шлемиль.

Да, сиятельный дельфиец

Был Шлемиль, и даже в лаврах,

Гордо увенчавших бога,-

Признак божьего шлемильства.

Слово самое "Шлемиль"

Нам понятно. Ведь Шамиссо

Даже в Пруссии гражданство

Дал ему (конечно, слову),

И осталось неизвестным,

Как исток святого Нила,

Лишь его происхожденье;

Долго я над ним мудрил,

А потом пошел за справкой,

Много лет назад в Берлине,

К другу нашему Шамиссо,

К обер-шефу всех Шлемилей.

Но и