Широков Виктор Александрович
«Иглы Мглы»

Другим путем, другим... Что ж, я доволен.

На плодоносных Греции холмах,

вы помните, был алфавит сформован,

как журавли в полете; шагом новым

был выплеск стрел, перетасовка птах.

Наш бедный горизонт и хвойный лес

замену стрел и птиц определили.

Так, Сильвия?

"Зачем слова забыли

начальный смысл, понять их недосуг?"

Все вместе слито - существо и звук,

сосуд и содержимое, гречиха

и мед; для радуги не будет лиха,

коль каждая черта свой полукруг

ведет; так русские стихи гласят:

вот писанки, вот лилий аромат,

который поглощает шмель в задоре,

вот грот, кому глоток, кому-то море.

Очередной вопрос.

"Видна ль просодий связь?"

Ну, Эмми, наш расхожий пентаметр

для глаз сторонних сонный, накренясь

идет, хромая, ямб по часу километр.

Но ты закрой глаза и вслушайся в строку.

Мелодия летит, и в середине слово

вдруг удлиняется, змеится: на бегу

удар ты слышишь, следом эхо, снова

удар грохочет третий и - готово

четвертый только вздохи издает.

Очаровательнейший шум заметен в позе:

он раскрывается подобно серой розе

в учебных фильмах жизнь тому назад.

А рифма - день рождения (твердят)

строки; еще есть сходство с близнецами;

что ж, в русском, как и в прочих языках,

любовь рифмуют машинально - кровь,

князь - грязь, печаль и даль, страх - прах,

природа - свобода и свекровь - морковь,

луна и тишина, но солнце, песня,

ветер, жизнь и смерть не знают пары.

А у морей, где я утратил жезл,

я существительных имен услышал ржанье,

деепричастий легкие шаги;

ступая по листве, длил мантии шуршанье,

пил влажные глаголы на -ала, -или,

а гроты аонид, а ночи на Алтае,

а звука "И" мрак омутов для лилий.

Пустой стакан - дотронусь - звякнет тихо,

ведь он зажат рукой и умирает.

"Дерево? Животные? Любимый камень ваш?"

Береза, Цинтия; ель, Марш.

Подобно паучку на тонкой нити,

на мертвой зелени их - сердце (извините)

мое