Уитмен Уолт
«Стихотворения и поэмы»

складу.

Один из насосов сбит ядром, и все думают, что мы уже тонем.

Невозмутимый стоит маленький капитан,

Он не суетится, голос его не становится ни громче, ни тише,

Его глаза дают нам больше света, чем фонари у орудий.

К двенадцати часам, при сиянии луны, они сдаются нам.

36

Широко разлеглась молчаливая полночь.

Два огромных корпуса недвижны на груди темноты,

Наше судно, все продырявленное, тихо погружается в воду, мы

готовимся перейти на захваченный нами фрегат.

Капитан, стоящий на шканцах, хладнокровно отдает команду,

лицо у него бело, как мел,

А невдалеке труп ребенка, который был прислужником в каюте,

Мертвое лицо старика морехода с длинными седыми волосами

и тщательно завитыми баками,

Пламя, что, наперекор всем усилиям, по-прежнему пылает внизу

и на палубе,

Хриплые голоса двух или трех офицеров, еще способных

сражаться,

Бесформенные груды трупов и отдельные трупы, клочья мяса

на мачтах и реях,

Обрывки такелажа, повисшие снасти, легкое содрогание

от ласки волн,

Черные бесстрастные орудия, там и сям пороховые тюки,

сильный запах,

Редкие крупные звезды вверху, мерцающие молчаливо

и скорбно,

Легкие дуновения бриза, ароматы осоки и прибрежных полей,

поручения, которые дают умирающие тем, кто остаются

в живых,

Свист ножа в руках хирурга, вгрызающиеся зубья его пилы,

Хрип и сопение раненых, клекот хлынувшей крови, дикий

короткий визг и длинный, нудный, постепенно смолкающий

стон,

С этими так, эти безвозвратно погибли.

37

Эй, лодыри, там на часах! за оружие!

Врываются толпою в побежденную дверь! О, я сошел с ума!

Я воплощаю в себе всех страдальцев и всех отверженных,

Я вижу себя в тюрьме в облике другого человека,

Я чувствую тупую, безысходную боль,

Это из-за меня тюремщики вскидывают на плечо карабины

и стоят на часах,

Это меня по утрам выпускают из камеры, а на ночь сажают

за железный засов.

К каждому мятежнику, которого гонят в тюрьму в кандалах,

я прикован